***
Музыка звучит, музыкантов нет, а я изучаю винную карту. «Шабли АОС Ла Шаблизьен», «Шабли Гран Крю АОС», «О-Медок Шато де Ламарк Крю Буржуа»… Ну, нет… Это цены для идиотов. Ага, вот: итальянское Шардонне за 210 рублей бокал. Что же делать – цена тоже совершенно нереальная, но не иссохнуть же мне  теперь!

О, это весьма непростое дело – правильно выбрать вино. Тут надо много знать и многое прочувствовать в этой жизни.
Я заметил, что подавляющее большинство людей этому научить невозможно. Нет у них винного слуха – и всё.
Они заучивают километры сведений о винах, запоминают чушь про «цветочный вкус с оттенками вельвета, привкусом старой кожи и послевкусием гаванской сигары», читают справочник Хью Джонса, тратят время и деньги на постижение тайны искусства винопития – а все без толку.
Как-то в одной хорошей компании я точно так же как заправские сомелье соловьём пел, рассказывая об особенностях и истории производства некого драгоценного и дорогого красного сухого вина. И когда я, наконец, торжественно разлил его в бокалы, один из моих гостей и слушателей, изображающий из себя знатока всего и вся, потому что он а) богат, б) много бывал за границей, – так вот вдруг этот «знаток», вместо того, чтобы осторожно пригубить вино, вдыхая его аромат, говорит, протягивая бокал с вином обратно: «А добавь-ка сюда немного Мартини… Люблю телебенчик!».
Что тут скажешь? Ну,  –  не бред?

Я не понял... Вы, что же,  не знаете, что такое телебенчик? –  Ясно… Человек не нашего круга…

… за квартал до подвала чувствуется его запах… Запах вина, прели, сырости, табачного дыма… Перед входом в подвал торчит кем-то когда-то вкопанный стальной газовый баллон с отполированным задницами бронзовым краном: на баллон присаживаются завсегдатаи, когда в хорошую погоду выходят попить вина на свежем воздухе.  Вот и сейчас там двое: один прислонился кормой к баллону, второй присел на корточки под раскидистой старой акацией, между ними прямо на земле лежит кусок газеты. На газете брынза, лук и серый хлеб. В руках двухсотграммовые граненые стаканы с вином. Они курят, разговаривают, периодически чокаются и попивают вино. Но не может быть, чтобы два таких достойных человека вышли на улицу с всего лишь двумя стаканами! Посмотри внимательнее: что это стоит между корневищами старой акации, в тени, рядом с сидящим на корточках?
Правильно, графин литра на полтора. С вином. Это другое дело…

А в подвале…

Но сначала надо еще спуститься по трем ужасно крутым ступенькам в предбанник, потом повернуть налево, спуститься по четырем таким же крутым ступенькам и ты окажешься в единственно правильной жизненной позиции: перед прилавком, за которым продавец, за которым бочки с винами. Сухое белое – не марочное, простое столовое вино: 11-13 копеек стакан; красное сухое – 14-15 копеек, крепленое – 18, а то и 20 копеек за двухсотграммовый стакан. Марочные в нашем подвале бывают редко. Но если бывают, то цена на них достигает 25 копеек за стакан. Говорили, что в центре города, где бродят приезжие, сдирали и по 45 копеек…

Рассказывали…

...Бывали случаи – рассказчики божились, что это не брехня, а истинная правда, –  с продавцом можно было договориться, и он впускал вас и ваших друзей в подвал на всю ночь за 100 или 200 рублей! И пейте, сколько сможете выпить! Сказка! Тысяча и одна ночь!
Ну, а что тут невозможного? На сто рублей выходит где-то 180 литров сухого белого – как раз бочка. За ночь, положим, нормальный человек выпьет литров пять. Ну, хрен с ним – пусть десять! И что, компания человек в пять-шесть, напившись допьяна не принесет шинкарю хорошую прибыль со ста рублей? Принесет! Если, конечно, не будут забывать закрывать кран в бочке. А если забудут закрыть и все выльется на пол, то не принесет. Так что, риск, все-таки, есть…

Но я хотел объяснить, что такое телеб?нчик. Телебенчик – это смесь сухого и крепленого вин. Наиболее распространенная пропорция: немного больше половины стакана – сухое, остальное – крепленое. Пропорцию каждый подбирает индивидуально. И еще это зависит от того – какие вина в работе. Если, например, это «Алб де масэ» и «Лидия», то я бы поставил одну поллитровку «Лидии» на три фугаса «Алб де масэ». Но я знаю, что очень многие меня за это осудят. Потребуют употребить не более двух фугасов.  Я же буду стоять на своем и готов принять кару с присущим мне мужеством и скромностью.

…You're still glowin'...you're still crowin'...you're still goin' strong…

…В тот раз мой брат с Борисом Ц. взяли по два фугаса «Вин де масэ»⁷ и, прислоняясь спинами к белёной известью стене вросшего по самые окна домика, стоявшего в дальнем углу школьного двора, курили… Была весна, но снег еще не растаял. Бутылки стояли в снегу. Первые уже откупоренные, вторые еще нет.

…и я был приглашен к пиршеству, и бутылку целую мне выдали, и  приложил я горлышко облитое сургучом к верхней части деревянной оконной рамы, покрутил, разрушая сургучную печать, и подошел к кривой липе, и стукнул пару раз дном бутылки о торчащий из-под снега пенек, и пробка подалась вверх, и я её довытащил пальцами, и, встав в позу горниста, технично запустил красную хмельную жидкость прямиком в желудок…
Первым глотком я влил половину восьмисотграммовой бутылки и, вместо закуски, взял протянутый мне чинарик, и  затянулся  жадно  превосходным  табаком   сигареты «Ляна»…

Хорошо быть богатым!
Для этого, однако,  надо иметь, например, один рубль: бутылка «Вин де масэ» –  87 копеек, каравай серого – 13 копеек. Потом бутылку можно сдать и получить 17 копеек обратно. Тогда надо будет раздобыть еще 70 копеек и снова будет 87 – на бутылку!
Перпетуум мобиле!   

…в ходе одной из демонстраций – то ли первомайской, то ли ноябрьской – братик, как это было принято в те времена в нашей школе, засадил из горла обычное «Вин де масэ». И ничего особенного в этом нет – так все делали. Пока колонны демонстрантов от разных предприятий и организаций собирались в одну общую длинную колонну, выходившую, в конце концов, на главную площадь города, где на трибуне под памятником Ленину стояли члены республиканского правительства, пока «демонстранты», вытекая из переулков, часто останавливаясь то там то тут, сбивались, наконец, в стройный людской  поток, проходило немало времени. И вот в эти паузы и стоянки как раз и делались главные дела, ради которых мы охотно и радостно ходили на демонстрации.

Вся мостовая заполнена колоннами, люди поют, танцуют, играют духовые оркестры предприятий, много флагов и транспарантов. Это называлось оформление колонны и каждая организация старалась придумать нечто оригинальное, запоминающееся. Только содержание транспарантов было ограничено. На транспарантах написаны так называемые «Призывы», которые заблаговременно вырабатывались ЦК КПСС и публиковались во всех газетах. Ну, например: «Руки прочь от Вьетнама», «Свободу Африке!», или «Братский привет трудящимся Социалистической Федеративной Республики Югославии, строящим социализм! Да здравствует вечная нерушимая дружба и сотрудничество между советским и югославским народами!» – это на внешнеполитические темы. (Между прочим, второй из приведенных призывов имел непростую судьбу, но об этом как-нибудь в другой раз.)
Вообще призывы подразделялись на определенные категории. Одну я назвал бы «собственно призывы, обращения», другую «восхваляющие утверждения», третью «осуждающие утверждения»…
Например, призывы к действиям: «Граждане СССР! Повышайте политическую активность! Развивайте критику и самокритику – испытанное средство социалистической демократии!» или «Рабочие Англии, Америки, Италии и Японии! Боритесь за свои права!», или «Пионеры и школьники, учащиеся профессионально-технических училищ! Горячо  любите  Советскую Родину!  Упорно овладевайте знаниями, трудовыми навыками!», или «Коммунисты и комсомольцы! Будьте в авангарде всенародной борьбы за выполнение решений XX съезда КПСС, за построение коммунизма в СССР!».  А вот восхваляющее: «Слава женщине-матери! Мир  и счастье детям всей земли!», «Да здравствует марксизм-ленинизм – вечно живое учение!». Из осуждающих призывов тех лет можно вспомнить традиционный «Позор израильским агрессорам!». А вот осуждающий призыв из тридцатых годов: «Гнусный интернационал, интернационал вредителей и интервентов – Второй интернационал Абрамовичей, Громанов, Сухановых и Каутских – помогает Фишам, Пуанкаре и Детердингам готовить военное нападение на Страну Советов!»
Ну, и что тут оказалось не так, скажите мне?

Помимо транспарантов с Призывами, обязательно присутствовали портреты членов Политбюро. Я их, конечно, всех по именам не назову, тем более, если попытаться вспомнить состав первой половины  шестидесятых, но кое-кого озвучу. Кроме Хрущева, а после 1964 года – Брежнева, помнятся имена Косыгина, Подгорного, Пельше, Фурцевой, Полянского, Воронова, Шелепина, Ше-леста, Шверника, Мазурова, Суслова, Кириченко…
А вот  «портреты лиц» уже не все помню.

Но я о другом. Братик, стало быть, празднично, как и все мы оделся на демонстрацию. И в его праздничном комплекте был хит сезона – белая нейлоновая рубашка с твердым воротничком! Мечта и предмет зависти тех, у кого  подобной   сорочки  не  было,  а  таких было большинство.

Вино, булькая из горлышка бутылки в ротовую полость, строго следуя законам физики и, в частности, гидродинамики,  могло не успевать перетекать в пищевод – для этого нужен опыт и мастерство, а это не сразу наживается, – и потечь тоненькими предательскими струйками по щекам наружу. А дальше вино накапало на белоснежный воротник нейлонового чуда. И оставило на нем жуткие фиолетовые пятна, которые не просто портили изделие и внешний вид, но всякому свидетельствовали: он пил вино! Осудить за это могли учителя (общение с которыми можно было и избежать) и родители (общение с которыми было неизбежно).
И вот в прохладе и прелом воздухе подвала, притулившись на деревянном пыльном пороге нашего подземного сарая, братик с моей помощью, которая заключалась в подносе воды, застирывал злосчастное пятно, чтобы не огорчать маму тем, что ее дети могут стать пьяницами  и уже  двинулись по этому пути.

***
Но вернемся в наше время, которое кому-то покажется хуже прежнего, и я с ними соглашусь, а кому-то не хуже прежнего, и я с ними тоже соглашусь. И это не соглашательство, а жизненная мудрость, философское отношения к  имманентным  всякому  обществу  внутренним  противоречиям.

Закуски…
Заказывать пока не буду – подожду брата. И Алексея Козлова. Между прочим, мой брат только последние сорок  с лишним лет не играет на духовых инструментах.  Было время, дул и он в трубу.  «Корнет-а-пистон» называется. Эта штука очень похожа на обычную, хорошо известную трубу, на которой играли Луи Армстронг, Эдди Рознер и профессор Тимофей Докшицер, но ствол у корнета конический,  а не цилиндрический. Хотя клапанов тоже три. Да и техника игры совершенно одинаковая, но у трубы звук благороднее, красивее, богаче обертонами. Наверное, из-за этого мой брат оставил карьеру духовика-корнетиста и переключился на рисование. А вот не переключился бы, так, возможно, дорос до ресторанного лабуха, или, того выше, играл бы в джаз-оркестре «Букурия» под управлением Шико Аранова. И тогда не Моисей Гольдман солировал бы на трубе, а мой братик…

Задушевный голос Рувина Капланского: «Не я один тому виной, что ты сегодня не со мной, что наше счастье стороной мимо прошло ранней весной. Теперь скажи мне, чья вина, что я один и ты одна, что в знак печали седина людям давно видна. Чтобы верными быть, чтоб друг друга любить надо знать, что не трудно любовь потерять, нелегко вернуть опять…»

И тут: соло на саксофоне – Гарри Ширман! А потом – рыдающая партия скрипки Наума Лозника…

Молдаване вообще очень музыкальный народ.

Я об этом когда-то писал, а кроме меня об этом никто не писал. Хороший был, между прочим, оркестр. И песни Шико Аранов писал неплохие. Напомню первые строчки некоторых: «Окий тэй фрумошь, калць ши луминошь…»⁸, «Молдавские ночи, туманы родного Днестра…», «Была весна, когда мы встретились с тобой...».

Но пора, однако,  почитать меню. Итак, закуски:

«Карпаччо из телятины с пармезаном и руколой».

Ну, такую фразу во времена своей юности я мог бы встретить лишь в каком-то переводном романе. И ни одного слова – кроме «телятина» – не понял бы. А теперь вот – пожалуйста! Заказывай и ешь. Но я сразу вежливо, но твердо откажусь: спасибо, не надо. Я не люблю сырое мясо, даже если его назвали в честь венецианского художника. Знаем, плавали…

«Тартар из молодой телятины, каперсов и корнишонов, с салатом из томатов».

Господи, куда я попал?! Нет, я просто обязан рассказать всем правду про этот «тартар»!

…вечером, перед самым сном, когда все трое уже уложены в кроватки с панцирными сетками, но веселье детских организмов еще не угасло, всё ещё  хочется двигаться и смеяться, тогда, чтобы перейти к состоянию той расслабленности и затуманенности мыслей которую только и любит добрый Морфей, папа читал вслух, садясь на стул посреди комнаты: «Мной желанье овладело, мне на ум явилась дума: дать начало песнопенью, повести за словом слово…».

Папа читал «Калевалу», нараспев произнося виртуозно сложные имена и названия:

Эти песни добывали,    
заклинанья сберегали
в опояске – Вяйнямёйнен,
в жарком горне – Илмаринен,
в острой стали – Кавкомьели,
в самостреле – Йовкахайнен,    
за полями дальней Похьи,
в Калевале вересковой.

Их отец мой пел когда-то,
ручку топора строгая,
этим песням мать учила,    
нить льняную выпрядая,
в дни, когда еще ребенком
я у ног её вертелся…
Есть других немало песен…

Да уж… Есть других немало песен. Их отец мой пел когда-то: «Белой акации, гроздья душистые// Вновь аромата полны.// И вновь разливается песнь соловьиная// В тихом сиянии, сиянии луны…».  И не надо путать этот старинный романс с известной песней на слова Матусовского.  Ясный перец, Матусовский не мог не иметь в виду вышеприведенный романс, когда писал: «Целую ночь соловей нам насвистывал,// Город молчал и молчали дома.// Белой акации гроздья душистые // Ночь напролет нас сводили с ума…».
Тоже неплохо. Но, совсем хорошо, когда знаешь и первоисточник. Я вот знаю и мне хорошо. Более того: я не только знаю, что очень хорошую музыку на эти слова Матусовского написал Вениамин Баснер, но знаю также, что его (Баснера) папаша (по имени Ефим) был замечательным портным и сапожником-модельером, которого знал «весь Ярославль». Во всяком случае, моя мама знала и пользовалась его услугами…
А ещё папа читал вслух короткие рассказы Чехова, а также мифы Древней Греции. С тех пор я знаю и хорошо себе представляю Урана и Гею, Титанов и их потомков,  Хаос и Тартар… (Не спешите меня одергивать и напоминать, что я начал рассказывать вам о чем-то другом – про тартар, например. Щас! Имейте терпение! Мы уже почти у цели.)

…изначально существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос. Всё возникло из Хаоса – весь мир и бессмертные боги. Хаос породил Время – Хронос. Следом за Хроносом возникли одновременно, как братья-близнецы, Эрос и Антерос: Эрос – Любовь, Антерос –  Отрицание Любви. Хронос породил стихии –  Огонь, Воздух и Воду и нечто подобное себе – Эреба, как воплощение Мрака. За ним – Никту – темную беззвёздную Ночь, которая, заметим, появилась раньше Дня и Света. А также Непостижимую Бездну – Тартар. Тартар был сама пустота, чёрная дыра. На протяжении всей истории Боги использовали его глубины в качестве наказания поверженным. Никто не мог вырваться из Бездны своими силами. Тартар был самым ужасным местом во Вселенной…