СЧА!

Пьеса в четырех действиях и семи картина

Действующие лица:

НИКОЛАЙ АВАКУМОВ – художник, 27 лет.

КОРА ВАГИФОВА – студентка МГИМО, 20 лет.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА АВАКУМОВА – мать Коли, 56 лет.

ТИГРАН МАГОМЕТОВИЧ ВАГИФОВ – отец Коры, 51 год.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА – жена Вагифова, мать Коры, 47 лет

ТАНЯ – сестра Коли, 20 лет.

АЛИК – скульптор, приятель Коли, 27 лет.

МИША – архитектор, приятель Коли, 26 лет.

ВАЛЕРА – художник, приятель Коли, 25 лет.

ТЁТЯ МАРУСЯ – соседка Авакумовых, 65 лет.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ – брат Тиграна Вагифова по матери, 63 года.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА – школьная подруга Елены Павловны, 56 лет.

ПОЛКОВНИК СИДОРЕНКО – сотрудник охраны Тиграна Вагифова, 55 лет.

ВИОЛЕТТА – школьная подруга Тани, 20 лет.

СЛУГА – 35 лет.

СЛУЖАНКА – женщина 40 лет.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА – девушка 18 лет.

ВРАЧ

ТЕЛЕВИЗОР

Официанты, прислуга, водители, охранники, санитары.

Действие происходит в Москве в 2006 году.

СЧА (Стоимость чистых активов) – это разница между «активами» и «пассивами». «Активы», это всё, что есть: умения, знания, имущество, доходы, здоровье; «пассивы» – это обязательства, долги, расходы, болезни.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Арт-центр: бывшая фабрика переделанная под общественный центр – кафе, художественная выставка, салон. За столиком на переднем плане сидят двое: Алик и Миша. На столике чайная чашка, бутылка пива, стакан… За спиной интерьер артистического кафе: по стенам развешены картины, где-то другие столики, на заднем плане – барная стойка, над стойкой несколько телеэкранов. Люди стоят, бродят, сидят за столиками, у барной стойки. Общий фоновый шум разговоров, звучит музыка, одновременно – идет футбол. Еще один Телевизор обращен спиной к зрителям.Мы слышим звук, видим отблески экрана, освещающие лица, но не видим изображения. Алик и Миша смотрят футбол.

АЛИК. Ну, бей же! Коз-зёл! Траву жри, коз-зёл! На хрена его ващще выпустили!

МИША. Да ладно, тут еще забить надо…

АЛИК. В пустые ворота?! С пяти метров?!!! Каз-зёл! Чурка поганая!!!

МИША. А ведь за него, говорят, много заплатили?

АЛИК. Нет, ты посмотри, что они делают!!! Нет, я не могу… Где мой «калаш»! Убью гада!

Появляется Валера.

ВАЛЕРА. Колян не приходил?

МИША. Нет еще… Должен был уже прийти.

ТВ. «…итак, звучит финальный свисток! Матч окончен! Со счетом «два-один» победила команда…» [Здесь и далее все реплики Телевизора могут быть как угодно изменены по усмотрению режиссёра.]

АЛИК. Всё! Просрали! Выключай на хрен!!!

ВАЛЕРА. Что пьете?

МИША. (Выключает звук и отдает Алику пульт.) Я – чай, он – флюиды.

ВАЛЕРА. Чего-чего?

МИША. Флюиды.

ВАЛЕРА. Это что-то новое?

МИША. Нет, это очень старое…

Алик снова включает звук и переключает каналы. Доносятся обрывки рекламы:

ТВ. «… и цвет твоих волос вновь сияет…» -– «…лучшая защита…» -– «…новые современные стандарты…»

ВАЛЕРА. Да выключи ты эту хрень!

АЛИК. Щас, погоди…

ТВ. «… реформы необходимы…» -– «… президент страны…» --– «…отведет стоки от унитаза…»

ВАЛЕРА. (Отнимает у Алика пульт и выключает телевизор.) Все, хватит, кончай. Так что ты пьешь? Что за «флюид» такой?

ТВ умолкает и отползает с середины сцены.

АЛИК. Какой «флюид»? Я пиво пил, а никакой не флюид. Вот! (Подносит к носу Валеры пустую кружку с остатками пены на дне.) Понюхай. Обычное народное пиво.

МИША. Валера, я имел в виду, что в тот момент, когда ты спрашивал, наш друг Алик жадно пил телевизионные флюиды: он был поглощен – впрочем, как и я – трансляцией футбольного матча. Матч закончился поражением любимой команды. О-ле, о-ле-оле-оле…

ВАЛЕРА. Миша, а какая у тебя любимая команда?

МИША. У меня нет любимой команды. Это у него есть любимая команда. И его любимый форвард по кличке, простите, «Говнюк».(Обращаясь к Алику.) – Уточни, пожалуйста, его так за качество игры прозвали или за цвет кожи?

АЛИК. Слушай, не знаешь, так молчи! Всё! Закрыли тему!! О футболе ни слова!!! Мы сюда для чего вообще пришли? Выставку готовить? – так давайте готовить выставку! Где Колян?

ВАЛЕРА. Вот и я спрашиваю – где Колян?

МИША. Можно и я спрошу: где Колян?

АЛИК. Ясно! Уже полчаса как он должен быть на месте. Загордился… Он же завтра будет миллионером, он же теперь богатый жених!

МИША. Ну что ты мелешь… Какой богатый жених?

АЛИК. Так у него же это.. Как ее там… Кур… нет… Корва?

ВАЛЕРА. Что-что? Какая «корва»?

МИША. Как все запущено… Не слушай малограмотный народ. Он всё перевирает – но не со зла, а по причине бескультурья. Во-первых, не жених богатый, а невеста богатая. И зовут ее не «Корва», как пытается интерпретировать истину простонародье, а Кора.Это такое греческое имя – Ко-ра. В переводе означает, между прочим, «девушка».

ВАЛЕРА. Так она что – гречанка?

АЛИК. Ни фига себе! Во блин!!

МИША. Нет.Она, мне кажется, «кавказской национальности».

АЛИК. Ни фига себе! Во влип!!

МИША: Ее папаша известный олигарх. Нефтегазовый магнат Вагифов.

ВАЛЕРА. Вагифов? Так она азербайджанка? Восточная пери?

МИША. Еще сложнее… Товарища Вагифова зовут Тигран. А это имя, скорее, армянское. Так что он, наверное, какая-то армяно-азербайджанская смесь…

АЛИК. Ни фига себе! Во гремучка!

Входит Коля с сестрой Таней. У Коли на одном плече висит связка картин в рамах, обмотанных старой скатертью, еще одну такую связку они несут с Таней «за две ручки».

НИКОЛАЙ. Привет, мужики! Извините, что опоздал. (Обращаясь к Тане.) Знакомься. Это Миша, архитектор.

МИША. Миша.

ТАНЯ. Таня.

(Алик, Миша и Валера переглядываются.)

НИКОЛАЙ. Это Валера, художник.

ВАЛЕРА. Валера.

ТАНЯ. Таня.

НИКОЛАЙ. А это титанический человек Арнольд. Он скульптор.

АЛИК.. Да просто Алик… Не надо Арнольд… Родители дурака валяли… Ерунда это всё…

ТАНЯ. Таня.

НИКОЛАЙ. Для справки: Таня – моя сестра.

МИША. ?

ВАЛЕРА. (Одновременно, понимающе-многозначительно.) ? А-а-а…

АЛИК. ?

НИКОЛАЙ. А вы что подумали?

АЛИК. Я подумал – какая девушка!!! И не моя!

МИША. А теперь ты уже решил, что – твоя?

АЛИК. Да, я уже решил. Таня, теперь вам решать.

ТАНЯ. Ну и скорости у вас… Коля, это у вас всегда так?

НИКОЛАЙ. Нет.Это только ради тебя. Вообще-то он страшно застенчивый. Из него слова часами не вытянешь. Ладно, пошли работать. Официальное открытие выставки объединения «Аркаим» завтра в двенадцать. Так что сегодня надо закончить всё. Таня, мы пошли развешивать. Ты как, с нами, или домой?

АЛИК. Танечка! Никаких домой! Я без вас просто не смогу правильно работы расставить. Мир так и не узнает, что Роден, в сущности, был слабым лепилой.

ТАНЯ. Кем-кем?

ВАЛЕРА. Танечка, это такой жаргон… От слова «лепить» скульпторов называют «лепилами»… Понятно? Вот Алик – лепила… Идемте лучше со мной развешивать мою живопись. Это и легче и намного интереснее!

АЛИК. А художников – мазила.

ВАЛЕРА. Аргумент на уровне «сам дурак». Это и есть подлинный уровень скульпторов.

МИША. Танечка, опасайтесь скульпторов и художников. Это, как правило, малообразованные, неотесанные мужланы. Архитекторы – вот соль земли. Вы только подумайте: все, что вы вокруг себя видите – дома, квартиры, заводы, театры, улицы – все это пространство создано архитекторами. В действительности мы живем в мире, созданном не Богом, а архитекторами.

АЛИК. Да, Таня, и вы видите, как они Божий мир изуродовали, эти архитекторы!

Уходят, продолжая разговаривать.

МИША. Пространство, создаваемое архитекторами, было бы гораздо лучше, если бы некоторые скульпторы его не уродовали своими монстрами!

АЛИК. На Церетели намекаешь?

ВАЛЕРА. Боже упаси! Только на тебя и Родена!

Появляется Кора.Николай бросается к ней и подводит к группе.

НИКОЛАЙ. Знакомьтесь. Это Кора.

КОРА. (Протягивая всем по очереди руку.) Кора.

МИША. Михаил.

ВАЛЕРА. Валерий.

АЛИК. Алик.

Таня стоит некоторое время в стороне. Потом подходит, решительно протягивая руку.

ТАНЯ. Татьяна Авакумова.

КОРА. Кора.

КОЛЯ. Это моя сестра.

КОРА. Я догадалась!

НИКОЛАЙ. Ну, всё. Идите, развешивайте! Я сейчас… (Тане.) А ты домой?

ТАНЯ. Нет. Я пойду с ребятами. Помогу развешивать.

Все, кроме Коры и Николая уходят.

КОРА. Хорошие ребята… А твоя сестра так на меня посмотрела…

НИКОЛАЙ. Ну, конечно… Ей же интересно.

КОРА. Она ревнивая.

НИКОЛАЙ. Да брось ты… Просто любопытная. Ей же всего 20 лет.Конечно, ей не безразлично, с кем встречается ее брат.

КОРА. Нет, это не просто детское любопытство… Я увидела в ней женщину. Ревнивую женщину. Она смотрела так…

НИКОЛАЙ. Как?

КОРА. Ну, понимаешь… Оценивающе. И настороженно.

НИКОЛАЙ. Ой, не придавай этому значения. И вообще – не увлекайся психоанализом. Это в МГИМО так учат? Будущий дипломат должен уметь читать людей как книгу?

КОРА. Ой, да ничему там не учат.Точнее, учат, конечно…. Только никто учиться не хочет.

НИКОЛАЙ. Как это?

КОРА. Ну, ты же знаешь, какой там контингент.Все блатные и богатые. Студентов привозят на учебу на шикарных автомобилях с охраной.

НИКОЛАЙ. И тебя?

КОРА. И меня.

НИКОЛАЙ. А зачем тебе это? Чего тебе бояться?

КОРА. Не столько мне, сколько отцу. Он слишком богат и слишком известен.

НИКОЛАЙ. Ну и что из этого?

КОРА. А то, что меня могут выкрасть, чтобы его шантажировать, требовать денег… Такое уже было. И не раз.

НИКОЛАЙ. Тебя похищали?!

КОРА. Нет, меня, слава богу, пока не похищали. Но с другими – даже у нас в институте – такое уже было.

НИКОЛАЙ. И что, теперь всю жизнь так жить?

КОРА. По крайней мере, пока есть деньги. Как только у тебя появляются деньги, тут же возникают люди, которые хотят их у тебя отнять. Так мой отец говорит.

НИКОЛАЙ. Слушай, а как твой отец стал богатым?

КОРА. Ну, не беспокойся… Он не бандит.

НИКОЛАЙ. Да я не это имел в виду. Просто интересно. Я бы тоже был не прочь стать богатым.

КОРА. Когда я была маленькой, мой отец не был богатым.Он вообще-то инженер. Инженер-нефтяник.Мы жили в Баку. Он работал… Я точно не помню, кажется в министерстве… В общем – в нефтяной отрасли. Потом уже, после резни в Сумгаите, нам пришлось бежать в Москву.

НИКОЛАЙ. После чего? После какой такой резни?

КОРА. Ты что, не слышал про то, как в 88 году в Сумгаите убивали армян?

НИКОЛАЙ. Что-то слышал… Я же маленький был, уже не помню…

КОРА. А мы помним… Мне было два года. Наша семья непосредственно не пострадала. Мы жили в Баку, в центре города, а резня была в Сумгаите. Это была специальная провокация. Там бандиты-погромщики врывались в дома армян и зверски убивали мирных жителей.

НИКОЛАЙ. Но зачем? Почему?

КОРА. Там много причин. Азербайджанцы считают, что армяне сами виноваты, потому что стали бороться за возврат исторических земель Армении. Армяне считают, что азербайджанцы незаконно присоединили себе армянские земли и порабощают живущих там армян… В общем, это была провокация. Для захвата власти всегда нужна кровь.

НИКОЛАЙ. А ты как считаешь?

КОРА. А мне труднее всех. Ни тот, ни другой народы не виноваты. Виноваты политики-провокаторы. Мой отец – наполовину азербайджанец, наполовину армянин. Мой дедушка – азербайджанец, а моя бабушка – армянка. Там все очень запутано… Пока там власть была у русских – я имею в виду, когда был Советский Союз, – они не могли так открыто ссориться. Как только Горбачев всё расшатал, началась резня. Вот мы и уехали в Москву. Тем более, что моя мама – русская.

НИКОЛАЙ. Вот это коктейль!

КОРА. Что ты имеешь в виду?

НИКОЛАЙ. Состав крови: армяно-азербайджано-русский. Здорово!

КОРА. А у тебя что – кровь чистая?

НИКОЛАЙ. У меня – увы… Полная скука. Никого кроме русских не просматривается. Чистопородный русак.

КОРА. Это редко бывает.Но для меня это не имеет большого значения. Главное – какой человек.

НИКОЛАЙ. Для меня тоже… А какой я человек? (Подсаживается поближе.)

КОРА. Ты? Ты – маньяк…. (Обнимает Колю.)

Целуются.

НИКОЛАЙ. Слушай, поехали с нами в Аркаим.Мы собираемся на этюды. И наше объединение художников так и называется – «Аркаим». Давай с нами, а?

КОРА. Я согласна. А когда?

НИКОЛАЙ. Недели через три. Вот выставка закончится – и поедем.Как у тебя сессия?

КОРА. А…. Сессия это ерунда. Да и к тому времени все, наверное, закончится. А что такое Аракаим? Это где-то в Турции? В Западной Армении? «Ара» – это армянский корень.

НИКОЛАЙ. Нет! Ты что, не слышала? Это у нас, в России. На Урале. Это древнейший в мире город. И никакой он не армянский. Не Ара-каим, а Ар-каим.Его недавно археологи открыли. Его еще называют «русский Стоунхендж». Неужели не слыхала?

КОРА. Нет, не слыхала… зато я в настоящем Стоунжендже была.

НИКОЛАЙ. Ни фига себе! Это когда ты успела?

КОРА. А я еще школьницей там была. Я тогда в английском колледже училась. В Кембридже.

НИКОЛАЙ. А-а-а… Понятно…

КОРА. (Кладя Коле голову на плечо.) Расскажи про этот Ара-каим.

НИКОЛАЙ. Понимаешь, сейчас он выглядит как невысокий земляной холм, а четыре с половиной тысячи лет тому назад, там был город. И жили там наши с тобой предки – древние арии. Аркаим был столицей древнего царства. В нем жили жрецы и весь город построен так, что был астрономическим прибором – как Стоунхендж. Представляешь, как удлинилась история русского народа, после того, как открыли Аркаим? Туда даже Путин приезжал.

КОРА. Почему русского? Русских тогда еще не было…

НИКОЛАЙ. Вот в этом все и дело. Русских давно обманывают, говоря им, что они вообще недавно на свет появились. Кругом народы древние, а русские вдруг нашлись в северных болотах тысячу лет тому назад. И сразу с кучей городов, с армией… Это все неправда. Сейчас доказано, что русские – один из самых древних народов на земле!

КОРА. Ну, ты даёшь! Армяне гордятся своей древностью и письменностью. Это я знаю. Евреи – тут уж само собой. Оказывается и русские этим заболели… Поздравляю!

НИКОЛАЙ. Что значит заболели? Гордится своей историей – нормальная вещь. И если она оказалась древней – ничего не поделаешь.

КОРА. (Обнимая Колю.) Но ты на четыре тысячи лет никак не выглядишь… (Целует.) Ты гораздо моложе…

Звучит романтическая музыка. Занавес.

Картина вторая.

Типичная квартира советских интеллигентов. Большая часть стен занята стеллажами с книгами. Письменный стол с лампой, тахта, покрытая то ли ковром, то ли пледом.В центре, под лампой с абажуром, – овальный обеденный стол, покрытый скатертью с бахромой. На письменном столе в рамке большая черно-белая фотография улыбающегося интеллигентного мужчины с черной лентой, пересекающей угол. Все довольно старое, потертое. В кресле у письменного стола под окном сидит женщина средних лет. Это Елена Павловна – мать Николая. Она читает книгу в свете настольной лампы. В комнате тишина. Слышно тиканье больших настенных (или даже напольных) часов с маятником.Часы бьют (девять раз). С первым ударом Елена Павловна поднимет голову, смотрит на часы. Потом, вложив закладку, кладет книгу на стол. Встает, делает несколько шагов по комнате, включает телевизор. Раздаются знакомые звуки заставки к программе «Время». И тут же раздается телефонный звонок.Елена Павловна выключает звук телевизора, возвращается к столу, на котором стоит телефон и поднимает трубку:

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Слушаю.

Пауза. Едва доносится чей-то голос из трубки.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Господи – не может быть! Ну, конечно, не узнала… Райка, это ты? Ты откуда? Ты из Германии звонишь? -– Как в Москве? У какого Левы? А-а-а, это по Мишиной линии… Я же их не знаю… -– Так ты когда придешь? Где ты сейчас? -– Из Кунцево до нас за полчала на метро доберешься. -– Да не надо такси. Мы рядом с метро, да и вообще незачем… -– Ну, как хочешь, тебе виднее. -– Ой, Райка… Не может быть… Да ты что?! Ладно, погоди, не рассказывай… Завтра сядем и поговорим вволю. -– Ну, когда хочешь. Я совершенно свободна, я же на пенсии. -– Нет, Митя умер… -– Да, ничего… Спасибо. Три дня назад было сорок дней… -– Инфаркт.-– Нет-нет, все нормально… Давай все отложим до завтра, хорошо? -– Ну, все, целую тебя. До встречи.

Кладет трубку. Подходит к окну, смотрит в темноту вечернего города…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Райка… Надо же… Сколько же мы не виделись? Она уехала где-то в начале девяностых… Значит, лет 15, не меньше. Ой, наверное, постарела… Хотя там у них, может быть, не так, как у нас…

Подходит к столу, берет в руки портрет, садится в кресло. Говорит, обращаясь к портрету.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Эх, Митя, Митя… Вот Раечка позвонила… Как бы ты радовался. Она из Германии приехала погостить. Завтра зайдет.Был бы ты жив, мы бы на стол накрыли, веселились бы, молодость вспоминали.

Ставит портрет на обеденный стол, садится рядом.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ты знаешь, Митя, без тебя очень плохо… Дети, кажется, привыкают – у них своя, бурная жизнь. У Коли скоро выставка, Танечка сдает сессию. У Коли есть девушка… Ее зовут Кора.Я ее еще не видела, но мне кажется, что Коля влюблен. А я целый день одна… Работу найти не могу. Так пока и живу на пенсии. Коля, конечно, помогает.Он вообще хороший. Как ты.

Возвращает портрет на письменный стол. Выходит на середину комнаты. Снова смотрит на портрет.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Вот, послушай, какие стихи я сегодня выучила. Я решила каждый день учить по стихотворению. Чтобы тренировать память. Я ужасно боюсь в старости стать дурочкой. Лишиться памяти – нет ничего страшнее. Вот, послушай:

Я не хочу молчать сейчас,

когда радетели иные

и так и сяк жалеют нас,

тогдашних жителей России.

Быть может, юность дней моих,

стянув ремень солдатский туже,

была не лучше всех других.

Но уж конечно и не хуже.

Мы грамотней успели стать,

терпимей стали и умней,

и не позволим причитать

над гордой юностью своей.

Раздается дверной звонок.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. О, это, наверное, Танечка идет… Наконец-то…

Входит Николай.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А я думала, Танечка. Что-то ее долго нет.Который час?

НИКОЛАЙ. Еще и десяти нет.Пусть погуляет девушка.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Конечно, конечно, еще не так и поздно… Даже ещё не темно. Но сейчас такое время – одни убийства, насилие… Даже днём страшно из дому выйти.

НИКОЛАЙ. А дома сидеть, мама, тоже страшно. Того и гляди – взорвут.И всё!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. О, Господи, что ты такое говоришь!. Есть хочешь?

НИКОЛАЙ. Не то слово…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Мой руки и садись.

Николай уходит мыть руки. Елена Павловна накрывает на стол. Николай возвращается, вытирая на ходу руки полотенцем. Бросает полотенце на спинку стула.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, садись. Не бросай сюда полотенце! (Берёт полотенце.) Сначала салатик: это свёкла с майонезом и немного чесночка… Тебе ведь можно чеснок? Ты никуда сегодня не пойдешь?

НИКОЛАЙ. Никуда. Мне всё можно.

Включает телевизор. Некоторое время Коля ест, смотрит телевизор, переключая каналы. Елена Павловна сидит рядом.

ТВ. «…вы почувствовали тяжесть в животе…» -– « ..но если вы позвоните прямо сейчас, то получите бесплатно» -– «… администрацию Соединенных Штатов Америки…» -– «…в Лебедином озере…»

НИКОЛАЙ. Нет мам, ну ты посмотри… (Переключает каналы.) Любую кнопку нажимай – одни евреи. Просто жуть. Ну, хоть бы для смеха кого-то другого по телеку показали. Можно вывести формулу: если человека показали по телевизору – значит он – еврей!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, как тебе не стыдно!

НИКОЛАЙ. Нет, мам… Ты сама посмотри… Вот чего евреям точно не хватает – это чувства меры. Ну, нельзя так густо…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Перестань говорить ерунду. Не уподобляйся МарьИванне. Ты же интеллигентный человек.Ты когда-нибудь подобное от меня, или от покойного отца слышал? И вообще от интеллигентных людей?

НИКОЛАЙ. Интеллигентность не означает национальный нигилизм.Это вас в советское время учили ин-тер-на-цио-на-лиз-му. В темноте держали. Этот самый интернационализм страну и разорвал на куски. Ты вдумайся в смысл: интер-национализм.То есть: «между-нациями». А если «между нациями» – значит в пустоте.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Я не хочу с тобой спорить. Когда-нибудь правда об уничтожении СССР станет известна. Но меня беспокоит твой экстремизм.Ты что же считаешь, что ты чем-то лучше или хуже из-за национальности?

НИКОЛАЙ. Не лучше и не хуже. Не в этом дело. Просто я не хочу, чтобы люди чужой культуры заставляли меня плясать под их дудку. Может, их дудка и хороша, но я хочу плясать под свою, понимаешь? Ну, ты посмотри на это абсолютное засилье… (Переключает каналы.) Одни и те же рожи… Междусобойчик такой. Сплошная Одесса-мама. «Пастернак и сельдерей, что ни овощ, то еврей…» Во – смотри, смотри…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, что ж, сын… Я бы не стала тебе об этом говорить… Да и сейчас не знаю – стоит ли… Но раз у тебя такие настроения… Надо тебе сказать, а то ты что-то последнее время каким-то экстремистом становишься. Короче говоря, нравится тебе это или нет – в тебе ровно четверть еврейской крови.

НИКОЛАЙ. Что-о-о?! Как это? Откуда?!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Твой отец, если говорить о крови, хотя я считаю это довольно глупым… Твой отец наполовину еврей.

НИКОЛАЙ. Но подожди… Каким это образом? Я же помню и дедушку, и бабушку… (Окает) Ёвреи с Вологодчины, што ли? Дедушка Никандр? Или бабушка Дуня?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Нет, сынок… Все верно. И дедушка Никандр, и бабушка Дуня – русские. Но вот твой покойный отец, царствие ему небесное, сын не дедушки Никандра. Его фактического отца звали Мирон Алой. Так что твой генетический дедушка – Мирон Моисеевич Алой.

НИКОЛАЙ. Ничего себе… (Перестаёт есть. Отодвигает тарелку.) Подробности вскрываются… Тайна рождения! И как же это все произошло?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А очень просто. Шла война. Евдокия Константиновна – бабушка Дуня – работала токарем на военном заводе на Урале. Её жених – дедушка Никандр – воевал на фронте. Он писал с фронта, она ждала его. В конце осени 44-го письма приходить перестали… А в феврале сорок пятого на завод за новой партией оружия прибыл с фронта капитан Алой. Красивый, остроумный… Боевой офицер! Пробыл на заводе почти месяц, потом уехал снова на фронт, прислал письмо. И вскоре погиб – в самом конце войны. Его однополчанин прислал Евдокии Константиновне письмо… «Гвардии капитан Алой пал смертью храбрых при штурме города Берлина…» Вот так.А осенью, когда бабушка Дуня была уже месяце на восьмом, вернулся Никандр Лексеич… Оказалось, что сначала его тяжело ранило, потерял ногу. Потом долго между жизнью и смертью в госпитале валялся, потом отправили в тыл… Начал в себя приходить… А писать письма не решался. Все думал: кому он теперь нужен – без ноги да без глаза… Так на культяшке без предупреждения и явился. Всё увидел, всё понял, но ни словом никого не упрекнул. Сказал только – вырастим! И всё… Такая вот, сынок, история. Осенью сорок пятого, 14 октября Митя родился.

НИКОЛАЙ. А отец знал про это?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Конечно, знал. Точнее, узнал уже взрослым.После того, как дедушку Никандра похоронили, уже ты большой был. Тогда ему бабушка Дуня и рассказала.

НИКОЛАЙ. Ну, и как он?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А – никак! А что тут, собственно, такого? Дед Никандр и есть его настоящий отец. Он свое слово выдержал. Вырастил, дал всем образование…

НИКОЛАЙ. Да я не про это. Как отец пережил, что он – еврей?! Ведь он всю жизнь считал себя русским?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. О, господи… Ну что же тут такого? Он и дальше считал себя русским.Он и был русским! Дело же не в крови!

НИКОЛАЙ. Как сказать… как сказать…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Единственное, помню, он подшучивал – вот она еврейская голова дает себя знать! Это когда он что-то сделает удачно. И еще он сказал: «Теперь понятно, откуда у меня математические способности». А, – и еще: «Знал бы Гольдфарб – это его научный руководитель в аспирантуре – знал бы об этом Гольдфарб, я бы на год раньше диссертацию защитил». Вот и все. А так это его не волновало. А тебя волнует?

НИКОЛАЙ. Лучше бы, мать, ты мне про это не говорила! (Встаёт из-за стола, включает звук телевизора.)

ТВ. «… во встрече принимали участие и представители крупного бизнеса – Абрамович, Фридман, Вексельберг, Коган, Вайншток, Потанин…»

НИКОЛАЙ. (Резко выключат телевизор, бросая пульт на стол.) А Таня знает?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Нет, пока не было повода…

НИКОЛАЙ. Слушай, может, лучше ей об этом не говорить? Ведь кроме нас с тобой об этом никто не знает?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Дядя Володя знает.Он же брат Мити. И он знает, что они братья только по матери…

Раздается звонок в дверь.

НИКОЛАЙ. Это Таня!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Я открою, сиди.

НИКОЛАЙ. Нет, я сам открою. Только ты ей ничего пока не говори. Хорошо?

Уходит.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Господи! (Обращаясь к портрету) Митя, я кажется, что-то не так сделала? А? (Глядя в зал.) «Мы грамотней успели стать, терпимей стали и умней…»

Вбегает Таня. За ней медленно и задумчиво входит Николай.

ТАНЯ. Мамуля, приветик! Жрать хочу – умираю!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Деградация культуры налицо… Ну и к чему это арго? Почему вдруг «жрать»?

ТАНЯ. (Целует мать) Ой, мамулечка, не ворчи! Это все несерьезно! Понимаешь? Не придавай значения. Считай, что я сказала – хочу кушать.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. (Вздыхает) О-хо-хо… Это, конечно, лучше, но тоже неточно. Если «жрать» – просторечье, то «кушать» – пошловатая манерность.

Елена Павловна накрывает на стол. Таня ей помогает.Коля сидит на тахте в раздумьях.

ТАНЯ. Да ладно?! Ты серьёзно?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Говорить о себе «я кушаю» – неуместная патетика. О себе следует говорить – «я ем».

ТАНЯ. Мамуля, ты наверное не в духе… И Коля какой-то странный. Впрочем, насчет Коли всё ясно. Коля? Ужинать со мной будешь?

НИКОЛАЙ. Спасибо, я уже поел.

ТАНЯ. И даже чаю не попьёшь?

НИКОЛАЙ. Чаю попью.

Таня включает телевизор. Елена Павловна выходит из комнаты.

ТВ. «… и аромат и нежность… Теперь я знаю, как передать, что чувствую… Готовьтесь много говорить в выходные… У дедушки с молодости крепкие зубы, и мои будут крепкими долго-долго… А кто откроет твой шейк?...»

НИКОЛАЙ. Ну, выруби же рекламу!

ТАНЯ. Ой-ой-ой… Нежный какой! (Включает музыкальный канал с попсой. Звучит «русский шансон»: «… а он тебя целует, га-вв-арит, что любит, к сердцу прижимает, любимой называет...»)

НИКОЛАЙ. Слушай, я же просил!

ТАНЯ. Это не реклама!

НИКОЛАЙ. Всё равно дерьмо!

ТАНЯ. Ой, ну ладно… ты, я вижу, тоже не в духе…

Некоторое время все молчат.

ТАНЯ. Как там Аркаим? Когда поедем?

НИКОЛАЙ. Недели через три. И ты собираешься ехать? Интересно…

ТАНЯ. Мне Алик столько рассказал…

НИКОЛАЙ. Какой Алик? Наш Алик?

ТАНЯ. Угу… Ваш…

НИКОЛАЙ. А когда это он успел?

ТАНЯ. А вот только что. Мы с ним весь вечер гуляли. Он ничего… Забавный.

НИКОЛАЙ. М-да? Тебе нравится?

ТАНЯ. А тебе?

НИКОЛАЙ. Ну… Я же смотрю на него другими глазами. Скульптор он неплохой… Но… Как бы это сказать… Короче, он – простоват.Неотёсан, что ли…

ТАНЯ. Это точно. Простой. Даже не как валенок.

НИКОЛАЙ. А как что?

ТАНЯ. Как тапочка.

НИКОЛАЙ. Что-что?

ТАНЯ. Та-поч-ка! Ну, шлёпанец. Шлёпанец ведь проще валенка? Так и Алик.Но зато он честный. И открытый. И много всего по русской истории знает.Он мне про этих древних руссов столько нарассказал! Оказывается, русы – это древние русские – появились миллион лет тому назад на Северном полюсе.

НИКОЛАЙ. Танечка, деточка! Я это все знаю, читал. Сам готов потрепаться на эту тему, но… Не надо все это воспринимать как истину в последней инстанции. Тут еще много… недоказанного, много предположений.

ТАНЯ. Зато интересно.

НИКОЛАЙ. Согласен. Интересно. И я сегодня Коре то же самое рассказывал.

ТАНЯ. Коре? А ей это зачем?

НИКОЛАЙ. Как зачем? Она же тоже едет с нами.

ТАНЯ. Куда?

НИКОЛАЙ. Ну, в Аркаим… Куда ж ещё?

ТАНЯ. Кора – в Аркаим? Ой, не смеши… Кто ж её без охраны отпустит? Да и пятизвездочных отелей там нет…

НИКОЛАЙ. Ну, вот зачем ты так? Ты же ее не знаешь!

ТАНЯ. Знаю. Видела. Ты сам сегодня знакомил. И вообще – про олигархов всем всё известно.

Входит Елена Павловна.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Дети, вы поужинали? Чай пить будем?

НИКОЛАЙ. (Продолжая разговор с Таней.) Они не олигархи. Да, её отец не бедный, но причем тут олигархи…

ТАНЯ. Да знаем мы всё про этих Вагифовых. Типичный олигарх-мироед. Разграбили страну и жируют.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Таня! Прекрати! Не задирайся.

ТАНЯ. Да что же, мама… Ты же сама точно так думаешь. И папа так считал. Что ж ты мне слова сказать не даёшь?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. По-моему, ты говоришь весь вечер. И говори себе на здоровье, только зачем незнакомых людей оскорблять.

ТАНЯ. Да я и не оскорбляла!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Прости, но ты назвала отца Коры олигархом!

ТАНЯ. А это не оскорбление. Это констатация факта.

НИКОЛАЙ. Это действительно, не оскорбление. Человек заработал много денег. Ну, повезло… Работал хорошо, умный. Он вообще всю жизнь нефтью занимался. Не он изменил ситуацию в стране так, что нефтяники вдруг стали богатыми. Вот и получилось: был инженер, стал олигарх.

ТАНЯ. Ах, вот как ты уже заговорил… Хорошо, отец покойный не слышит.Он бы тебе объяснил, откуда у них деньги… Он бы тебе рассказал, где и как они «хорошо» работали! Воры они и бандиты! И иметь с ними дело – недостойно! Ты – русский интеллигент! А не местечковый торгаш!

НИКОЛАЙ. Татьяна! Прекрати!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Танечка, перестань пожалуйста.

ТАНЯ. И эта Кора твоя – типичный продукт Рублёвки. Ты хоть знаешь, сколько ее украшения стоят?

НИКОЛАЙ. Какие украшения?

ТАНЯ. Те, что на ней сегодня были. А шмотки такие ты ей купить сможешь? Ты представляешь, сколько тебе эта фифа стоить будет? Это же вторая Ксюша Собчак!

НИКОЛАЙ. Я тебе сейчас врежу! Заткнись!

ТАНЯ. Если б твои картины покупали по цене Ван Гога, ты, возможно, годик продержался бы… Но это вряд ли! Впрочем, они тебя куда-нибудь пристроят!Будешь писать их гнусные рожи и жопы рублёвских жен!

НИКОЛАЙ. Заткнись! (Бьёт Таню по щеке.)

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ох! (Хватает портрет мужа и прижимает его к груди.) Дети! Что вы делаете?!!

ТАНЯ. (Молча, со слезами на глазах идет к тахте и, падая на неё ничком, рыдает…)

ТВ. «… не дай себе засохнуть!..» -– «…что же там внутри? Сейчас узнаем!…» (Звучит «рекламная» музыка.)

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина третья

Дом Вагифовых: богатый коттедж. Интерьер в восточном стиле: арки, много аляповатых украшений. На стенах висит портрет хозяина и его жены «в новорусском стиле», другие картины. В кресле перед большим плазменным экраном дремлет Тигран Магометович Вагифов. По телевизору идет что-то вроде очередной «юмористической» программы. Звук приглушён, или выключен. К Вагифову осторожно подходит Полковник и, увидев, что хозяин дремлет, пультом увеличивает громкость звучания телевизора. Отходит в сторону и ждёт. Вагифав просыпается. Шумно вздыхает, начинает переключать каналы. Полковник приближается и докладывает.

ПОЛКОВНИК. Разрешите доложить! Александр Петрович приехал!

ВАГИФОВ. Какой Александр Петрович?

ПОЛКОВНИК. Ваш брат.

ВАГИФОВ. А-а-а… Сашка… Зови.

Полковник уходит. Вагифов встаёт, вертит головой, шумно вздыхает, зевает, потягивается… По телевизору звучит «русский шансон». Входит Александр Петрович в сопровождении Полковника.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Вся Рублёвка стоит.Больше часа ехали.

ВАГИФОВ. Вай, вай, вай! Богатые тоже плачут, да? Что поделаешь, там пробка… Дай обнять тебя. (Обнимаются.) Ах, какой же ты красавец, какой ты молодой – завидую тебе, брат, просто завидую. Ну, как ты это делаешь, а? Расскажи? Тайное средство есть, да? Только для профессоров?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Есть, есть такое средство… (Ходит по залу, рассматривает стены. Останавливается у картин, замолкает…)

ТВ. «… Что? Смотришь? А мог бы послать Эс-Эм-Эс сообщение и получить бесплатно эротический видеоклип…»

ВАГИФОВ. (Выключает телевизор.) Ха! Во дают!Что замолчал? На самом интересном месте – и замолчал. Не молчи, рассказывай.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Я вижу у тебя новые работы появились? Это что?

ВАГИФОВ. Это? (Пауза.) Это… Старинная живопись это. (Пауза.) Италия. Кажется… Я точно не помню, если хочешь, сейчас вызовем специалиста. Он все доложит.Ты лучше не отвлекайся, ты про способ расскажи.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Какой способ?

ВАГИФОВ. Вах! Как оставаться таким молодым? Тебе уже 62, а выглядишь моложе меня.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Даже 63. Ладно, тебе, как родному брату, скажу. Во-первых – питание. Калорийность пищи не должна превышать трёх тысяч рублей в месяц.

ВАГИФОВ. Что-что? Сколько калорий?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Вот в том-то и секрет, что не калорий, а рублей.

ВАГИФОВ. Никогда о таком не слышал… Ты шутишь, да?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Никаких шуток, брат. На три тысячи рублей в месяц ты не сможешь купить избыточных калорий. Ты будешь на завтрак есть овсянку, варить овощные супчики, мало есть мясного, больше кисломолочных продуктов, спиртное придется исключить, сигареты тоже.

ВАГИФОВ. Да ну тебя… Я думал ты серьезно. На три тысячи живёт одинокая старушка-пенсионерка. И то не живёт.На это прожить нельзя. Ей обязательно кто-то помогает.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да нет, брат… У нас пол страны живёт в нищете, в полуголодном состоянии. И никто им не помогает. Им даже спасибо не говорят за то, что они нефть нашли, трубы проложили, гидростанции построили…

ВАГИФОВ. Ой, Саша, кончай. Идем лучше в сад выйдем, пока на стол накрывают.Там будем чай пить, а потом сюда вернемся. Ты какую музыку в саду хочешь слушать?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Не понял… У тебя там что – оркестр?

ВАГИФОВ. Ха! Хорошая мысль! Надо будет сделать… Нет, там повсюду спрятаны динамики. Незаметно. Можно туда транслировать любую музыку, или пение птиц, или шум дождя… Я люблю морской прибой. Здесь у вас в Москве нет моря. Это очень плохо. Я делаю себе море в саду, возле бассейна. Закрою глаза, лягу в кресло, и слушаю шум прибоя… Красота! Пошли!

Уходят в сад. На сцене появляются официанты, прислуга. Вкатывают тележки с подносами, никелированными кастрюлями и т.п. Включают звук телевизора. Идет какое-то пошлое ток-шоу. Накрывают роскошный стол на двоих, украшенный цветами и многоярусными вазами с фруктами и виноградом.Входит жена Вагифова – Вера Васильевна – даёт указания челяди.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Выключи звук.Нет-нет.Цветы – сюда, а фрукты – туда. Вот так… Стоять вы будете здесь, кастрюли – там…

Вбегает Кора.

КОРА. Мама-Вера – привет! (Целует.)

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Привет-привет…

КОРА. У нас гости?

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Да, дядя Саша приехал.

КОРА. А что такой роскошный стол?

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Сегодня день рождения бабушки Каринэ.

КОРА. М-м-м… (Тащит из вазы виноградинку.)

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Кора, перестань. Поешь сначала нормально, потом будешь есть виноград… (К челяди.) Накормите Кору.

КОРА. И Колю.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Какого Колю?

КОРА. Того самого… Ну, я же тебе говорила – художник…

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Он здесь?

КОРА. Угу… Идем, я вас познакомлю.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Подожди… Вообще-то, предупреждать надо!

КОРА. А что, охрана не предупредила?

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Я не знаю, папу, наверное, предупредили… В общем, я к вам приду. Я должна переодеться…

КОРА. Ой, мама… Впрочем, тебе виднее… Я пошла. Мы будем у меня наверху. Скажи, чтоб туда подавали.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. А что подавать?

КОРА. (Убегая.) А, все равно… Сама реши…

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. «Сама реши». Да уж я бы решила… (К прислуге.) Пошли на кухню.

Уходят.Официанты продолжают накрывать на стол. Включают телевизор. Идет музыкальное ревю – убогая попса. Официанты подтанцовывают в ритм. У одного из них с блюда что-то из еды падает на пол. Он, оглядываясь по сторонам, кладет это обратно, слегка обдув.

Из сада возвращаются Александр Петрович и Тигран Магометович.

ВАГИФОВ. Так, хорошо… Тут уже кое что изменилось. Саша, что пить будем?

Подходят к столу.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Я – вино.

ВАГИФОВ. Какое вино? (К официанту.) А ну, расскажи!

ОФИЦИАНТ. Вы хотите выпить до начала трапезы? Аперитив?

ВАГИФОВ. Ну да, по бокалу...

ОФИЦИАНТ. (Подвозя столик на колесах, уставленный разными бутылками.) Я бы посоветовал следующие варианты. Классический итальянский «Вермут Мартини экстра драй». Вот, взгляните… Но должен сказать, что Вермут – это крепленое вино, настоенное на травах и, поэтому имеет специфический привкус. Если это Вам не подойдет, я посоветовал бы херес, или, как называют его англичане – «шерри». Вот, например, «Фернандо де Кастилья», «Ромате Амонтильядо», «Элеганте Крим»…

ВАГИФОВ. Шерри хочу. Со льдом… Нет, безо льда… Нет, убери это. Шампанское хочу. Первый тост – шампанское!

ОФИЦИАНТ. Да, пожалуйста. Сию минуту! (Щелчком дает сигнал другому официанту, и тот подвозит другой столик, на котором большая серебряная ванна со льдом, в ней утоплены бутылки.) Вот, взгляните. В качестве аперитива можно посоветовать, например, «Боллинджер брют Гран Крю» 1990 года. Это превосходное шампанское, вкус которого напомнит вам…

ВАГИФОВ. (Перебивает.) Все, Гаврила, кончай… Наливай. Саша, ты не против этот «Гран Крю»? А, попробуем? Если не понравится – другой возьмем.У меня подвал большой, мы туда еще на экскурсию сходим…

Официант разливает и подает на подносе.

ВАГИФОВ. Ну, давай подойдем сюда.

Подходят к портрету смуглой женщины средних лет.

ВАГИФОВ. Ну, дорогой Саша, давай поднимем первый бокал за светлую память нашей мамы, нашей незабвенной Каринэ Айрапетовны Папаян. Если бы она была жива, ей сегодня исполнилось бы 84 года. С днем рождения, мама, с праздником тебя, Саша!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. С праздником, Тигран! Давай чокнемся.

Чокаются. Пьют.Походят к накрытому столу, садятся. Официанты отодвигают и пододвигают стулья, подают салфетки, укладывают их на колени… Два других официанта стоят в трех шагах поодаль и внимательно следят за происходящим.Обслуживающие разливают напитки, раскладывают закуски, тихо спрашивая: «Александр Петрович, Вам положить?.. Тигран Магометович, попробуйте кутабы.. с зеленью?...с мясом?..»

ВАГИФОВ. Вот мы братья… (Жуёт.) У нас одна армянская мать. Твой отец – русский, мой – азербайджанец. В результате ты получился – русский, а я – черножопый. Почему вы, русские, такие агрессивные? У вас же никто ничего не отнимает – все ваше. Живите и радуйтесь. Эти несчастные армяне, таджики, молдаване, они работают там, где ваши вообще работать не хотят.А черножопые строят Россию! Не свою страну – а Россию. Понимаешь? Раньше вся страна строила метро, и теперь тоже, но по-другому.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Ты не прав. Вся страна строила метро, это верно… И много чего еще вся страна строила. И в Армении, и в Грузии… И в Прибалтике, и в Молдавии… И Россию твои «несчастные» не строят, а разворовывают. Кто как может.Вот их и не любят.Сами захотели быть независимыми… Никто их не гнал.

ВАГИФОВ. Как не гнал? Это армяне что ли в Беловежской пуще развал Союза подписали? Там армян не было. И азербайджанца ни одного не было. Это вы – славянские народы развалили всю страну. А теперь все страдают! И русские сами страдают.И свои проблемы пытаются свалить на приезжих, на людей другой национальности, другой религии.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Ага… У тебя получается – все проблемы создали русские. Все плохое – от русских, все хорошее – от инородцев. Ты пойми: если русским будет плохо – а это 80% населения страны! – то и всем остальным тоже плохо. В такой стране будет страшно жить!

ВАГИФОВ. А! Не говори ерунды. Им и так давно плохо! Они хорошо никогда и не жили. Так что пугать не надо. Будут терпеливо ждать счастья и награды на том свете. А здесь – Бог терпел, и нам велел. Такая у них психология. Тысячу лет рабами были – привыкли уже.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Ну вот… И с такими взглядами ты рассчитываешь на уважение со стороны русских? Я уж не говорю о твоей оценке Православия! Ты же сам – православный, тебя же мама – как и меня – крестила!

ВАГИФОВ. Да, мать меня тайно крестила. А отец тайно сделал обрезание. Так что я и христианин, и мусульманин. Если надо – то и еврей. А потом меня воспитала пионерская организация, комсомол и КПСС. Они сказали – Бога нет! И я отлично без него обхожусь всю жизнь. Сейчас стало модным ходить в церковь. Я тоже хожу… Даю деньги. И на православный храм давал, и на мечеть давал… И на еврейский культурный центр давал... Господи, помилуй – Алла Акбар! Христос Воскрес – Бисмиллях-ир-Рахман-ир-Рахим! Бог един, даже если его нету. Харе Кришна! Христос Акбар! Давай выпьем!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Полный кошмар!Давай, выпьем. Но когда ты помирать будешь – дай Бог тебе здоровья и долгой жизни – ты ведь Бога позовешь! Кого звать-то будешь? Аллаха, Кришну, Христа? Может, пора определяться?

ВАГИФОВ. Всех позову. Много – не мало. Будь здоров! Давай теперь сделаем шум океана. (Лакеям.) Скажите, чтоб сделали шум океана. Нет. Сначала – райский сад: птички там чтоб пели… А потом – шум океана.

Вагифов и Александр Петрович чокаются, пьют, закусывают. Возникает чирикание птичек и шум листвы.

Официанты обслуживают под пенье птиц.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. По моему, Тигран, у тебя нет никаких оснований не любить русских.

ВАГИФОВ. А кто сказал, что я их не люблю? Давно люблю. Теперь я езжу на джипе, с охраной и мигалкой… Меня никто не останавливает.Но я не забыл, как я ездил в метро… Тогда, в начале девяностых, когда я мать привез к тебе… Я тогда еще ездил в метро. И каждая сволочь меня останавливала и унижала. Я этого не забыл!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Прости, но и ты этих милиционеров должен понять. Они, конечно, не английские лорды, и бывают грубоваты, но это их работа – ловить преступников, проверять паспортный режим.Ты просто сам внутренне заранее настроен на унижение и оскорбление. Это чистая психология! И потому так реагируешь. Вот и меня, бывает, остановят, попросят паспорт…

ВАГИФОВ. (Перебивает). Что ты сравниваешь?! Ты что?! У тебя вид русского! А меня этот мент вообще за человека не считает! Я – черножопый!!! А он – белый человек! Он меня ненавидит, понимаешь? Я же это чувствую.

Официант подливает в бокал Тиграна Магометовича.

ВАГИФОВ. (Официантам раздраженно.) Всё! Уходите. Потом позову. Сейчас мы вдвоём будем.Уходите все.

Официанты уходят. Возникает шум прибоя и крики чаек.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Не кипятись… Ты лучше подумай – а что сами кавказцы сделали и делают, для того, чтоб их любили и уважали?

ВАГИФОВ. А что они должны делать?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да хотя бы вот что. Вот иду я на любой московский рынок.Торгуют там сплошь одни кавказцы. В основном Азербайджан.

ВАГИФОВ. Ну и что? Этот народ веками торговал… Он любит и умеет это делать! Кто русским мешает торговать? Пусть торгуют!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Не торопись. Во-первых – мешают, и еще как. Попробуй, пошли русского парня из Подмосковья с машиной картошки на московский рынок.Попробуй – и узнаешь, что он просто не доедет.Его остановят и, в лучшем случае, предложат купить весь товар за треть той цены, которую он мог бы получить на рынке.

ВАГИФОВ. Но это же ему выгодно! Он всё сразу оптом продал и вернулся домой, дальше работать. Картошку копать. Он не торговец, он крестьянин. Это называется – разделение труда. А наш с тобой родственник Тофик – торговец. Он обеспечил возможность работы целого рынка, он установил контакты с властью, он всем платит. Его люди принимают товар со всей страны, со всего мира! Всё отлажено. Это не простое дело…

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да я не об этом.Рядовому москвичу до этого нет дела. Пусть Тофик все организовал. Ма-ла-дец! Пусть Муслим стоит на рынке и торгует помидорами. Пусть даже продает их в три раза дороже, чем он купил у подмосковного крестьянина – и это стерпим.Но почему, когда я, не торгуясь, покупаю два «чилограмма» по цене, которую он запросил, получу на руки не два, а кило восемьсот?! Почему он не может не обманывать, а?

ВАГИФОВ. Ха! Привычка, слушай! Ты не понимаешь. Овощи – это не аптека. Там так точно нельзя. Там надо много учитывать. Что-то испортилось, что-то раздавили… Как Муслим отчитается за две тонны помидор, если он будет как в аптеке взвешивать? А? С него за две тонны спросят.Там порядок!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Вот именно этот порядок нам и не нравится. Во всех цивилизованных странах взвешивают точно, и как-то всё учитывают.

ВАГИФОВ. Может, ты в чём-то и прав, но это – мелочи. Это наладится. Первоначальный период накопления капитала закончится, всё войдет в цивилизованные рамки. Будут точно взвешивать, будут чеки выбивать и налоги платить. Всё это будет.Меня же беспокоит то, что в сердце! А в сердце русских – ксенофобия! Ты посмотри, что эти патриоты творят? На уровне Государственной Думы! Как им не стыдно?!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Вот-вот! Это и есть самое главное: чтобы было стыдно. И с той и с другой стороны – должно быть стыдно.

ВАГИФОВ. А мне почему должно быть стыдно? Я уже давно не ворую (Смеётся.)

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Понимаешь, у каждого должен быть некий символ народа, перед которым ему будет стыдно. Например, кто-то не может сказать плохо об азербайджанцах, потому что он не может обидеть такого человека, как Муслим Магомаев – понимаешь? И не потому, что они знакомы – нет! Этот Муслим Магомаев просто в сердце у человека, он его любит.Любит как выдающегося артиста, он гордится им, и его совесть не позволит ему сказать – «азеры плохие». Потому что стыдно перед своей совестью.

ВАГИФОВ. А! Ерунду говоришь. Плевать этому скинхеду на Магомаева. Плевать! Он про него и не слышал. Это наше поколение знает. (Поёт.) «По переулкам бродит лето, солнце льётся прямо с крыш…» А эти – ничего не знают.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Вот я и говорю – свой Муслим Магомаев должен быть у каждого поколения.

ВАГИФОВ. Слушай, ты что-то не то говоришь… Откуда Магомаев возьмется? Такие люди раз в сто лет рождаются!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Магомаев – просто образ. Понимаешь? Могут быть и другие люди. В том числе и те, кто жили когда-то. Должен быть сформирован коллективный образ народа. Чтобы при слове «азербайджанец», люди вспоминали не Тофика, который их обсчитал на рынке, не наглых смуглых парней, целый день торчащих у входа в метро и галдящих на непонятном языке… Он должен вспомнить Магомаева и Бейбутова, он должен знать, что русскую кондитерскую фабрику «Бабаевская» создал азербайджанец Бабаев…

ВАГИФОВ. Ха! Ты прав, но только я тебя поправлю… В одном месте. Ладно?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Как это?

ВАГИФОВ. Я тоже, знаешь, горжусь великими сынами азербайджанского народа, и не менее великими сынами армянского народа, но фабрику «Бабаевская» основали русские купцы Абрикосовы. Бабаев это уже при большевиках… Он просто директором был.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да? Ну, ладно… (Смеётся.)

ВАГИФОВ. (Смеётся.) Видишь, как все переплелось… И откуда столько злобы?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да нету никакой злобы!

Вбегает Кора. Включаются звуки «райского сада»: пение птичек и шелест листвы.

КОРА. Папа, привет! (Целует.) Дядя Саша – привет! (Целует.)

ВАГИФОВ. А? Красавица, да?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да уж… Как дела, Кора, как учеба?

ВАГИФОВ. Она ты знаешь: по-английски – как мы по-русски. Мы с ней были в Лондоне – я так был горд, так был горд!

КОРА. Ой, папа… Сейчас все говорят по-английски.

ВАГИФОВ. Нет, не говори. Далеко не все. Посидишь с нами? У тебя гость, мне сказали?

КОРА. Папа, я хочу поехать в Аркаим.

ВАГИФОВ. Поезжай, моя прелесть… Это где-то в Мексике? Я дам охрану побольше, заранее туда Сидоренко пошлем, пусть все подготовит.

КОРА. Нет.Это не в Мексике.

ВАГИФОВ. В Турции?

КОРА. Нет, это в России. На Урале.

ВАГИФОВ. На Урале? Еще проще… Позвоню губернатору Росселю, он все сделает, примет, как положено… Пошлю Сидоренко, он всё там посмотрит, доложит..

КОРА. Пап, не надо Сидоренко, ничего не надо

ВАГИФОВ. Почему?

КОРА. Я еду с Колей и его друзьями.

ВАГИФОВ. Какой Коля? Который сейчас пришёл?

КОРА. Он художник.Я вас познакомлю.

ВАГИФОВ. Художник? Как фамилия?

КОРА. Авакумов.

ВАГИФОВ. Авакумов? Кажется, слышал…

КОРА. Можно я его приведу сюда?

ВАГИФОВ. Можно... У тебя с ним что-то серьезное? А мама знает?

КОРА. Ой, папа… Сейчас я его приведу.

Уходит.

ВАГИФОВ. (Вздыхает.)Ну, вот, Саша, настал этот период… Взрослая дочь! Сколько лет я об этом думал, боялся представить… Страшно было подумать, что какой-то… какой-то длинноволосый прыщавый паршивец будет трогать мою дочь! И она его полюбит! Полюбит больше, чем родного отца!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Тигран, у тебя типичный фрейдистский комплекс… Ты его заранее ненавидишь. А он не то что не зять – он даже не жених еще… Не усложняй… Это жизнь. Да и ничего страшного пока не произошло. И я уверен, не произойдет.Кора – умная девушка. И тебя она так любит! Дай боже всем такую любящую дочь!

ВАГИФОВ. Ты думаешь? Ты правда так считаешь?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Да я это вижу! Поверь профессору. Я пока пойду в сад, а вы поговорите.

ВАГИФОВ. Саша, подожди. Не уходи. Побудь хотя бы в начале. Я хочу, чтоб ты его увидел. Я хочу твое мнение знать. Хорошо?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Хорошо.

ВАГИФОВ. Давай пока еще выпьем, а?

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Ну, давай.

Наливают.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Твое здоровье! (Поднимает бокал.)

ВАГИФОВ. Нет.Давай за счастье дочери. Пусть у нее все в жизни будет хорошо!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Давай!

Чокаются. Пьют.Входит Кора.За ней – Николай.

КОРА. Папа, это Коля.

НИКОЛАЙ. Здравствуйте. Николай. (Протягивает руку.)

ВАГИФОВ. Здравствуй.

КОРА. Дядя Саша, познакомьтесь.

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Александр Петрович.

НИКОЛАЙ. Николай. (Пожимают руки.)

ВАГИФОВ. Садитесь. Что пить будете? Вино, воду, водку, соки, чай? Молоко?

НИКОЛАЙ. Мне сок, пожалуйста.

ВАГИФОВ. Сок? Вы, Николай, трезвенник?

КОРА. Он не трезвенник, но просто сейчас…

НИКОЛАЙ. (Прерывает Кору, положив ей руку на руку.) Нет, не трезвенник… Просто сейчас не хочется.

ВАГИФОВ. А-а-а… (Останавливает взгляд на ладони Коли, лежащей на руке Коры.) Ну, ладно... Какой сок?

НИКОЛАЙ. Да любой…

ВАГИФОВ. Ну, все-таки… Мне же что-то надо налить? Гранатовый подойдет? Манго? Папайя?

КОРА. Папа, я сама налью. Не надо гранатовый. (Наливает в бокал сок.)

ВАГИФОВ. Ну что – за знакомство? Соком чокнемся?!

НИКОЛАЙ. Ну, если чокнуться… Тогда вина… немного…

КОРА. Я сейчас налью.

ВАГИФОВ. Кора! Не суетись. Сами разберемся. (Наливает бокал красного вина.) Чокнулись!

НИКОЛАЙ. За знакомство!

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. За знакомство.

ВАГИФОВ. Вот и познакомились…

КОРА. Папа… Мы с Колей и его друзьями хоти поехать в Аркаим.На этюды. И вообще – это страшно интересное место. Там древний город, самый древний город в мире…

ВАГИФОВ. (Перебивает) Погоди, Кора.Про древний город – потом.Я хочу поговорить с Николаем.Я должен сначала знать с кем собирается ехать моя дочь, а уж потом – куда. Ты иди пока. А мы поговорим. Хорошо?

КОРА. Хорошо, папа. (Уходя, касается рукой Колиного плеча. Тигран Магометович внимательно смотрит и за этим движением.)

АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ. Я вас тоже оставлю… Пойду в сад…

Уходят. Приоткрывается незаметная дверь – оттуда выглядывает Полковник. Вагифов знаком показывает ему: там и сиди!

ВАГИФОВ. Так где ты учишься?

НИКОЛАЙ. Я уже окончил. Давно.

ВАГИФОВ. Что закончил?

НИКОЛАЙ. Сначала училище имени пятого года… Потом Суриковский.

ВАГИФОВ. А что это такое?

НИКОЛАЙ. Суриковский? Это художественный институт… Наверное, ведущий в стране.

ВАГИФОВ. И кого там готовят?

НИКОЛАЙ. Живописцев, графиков, скульпторов, архитекторов… Искусствоведов.

ВАГИФОВ. А ты… Или – вы? Давай я тебя на «ты» называть буду – не обидишься?

НИКОЛАЙ. Да нет… Конечно.

ВАГИФОВ. Так ты кто – скульптор, архитектор?..

НИКОЛАЙ. Я художник. Живописец. Мастерская станковой живописи.

ВАГИФОВ. Станковой? Это что значит? На станке печатаете?

НИКОЛАЙ. Да нет… Под станковой живописью принято понимать живопись, имеющую, так сказать, самостоятельное значение… Ну, например картина в раме. (Показывает на стену, где висят картины.) А, скажем, расписанная стена, это уже не станковая, а монументальная живопись…

ВАГИФОВ. Это я знаю. А станок причём?

НИКОЛАЙ. А станок… Это так исторически сложилось. Холст на подрамнике – для будущей картины, – устанавливают на специальное приспособление, такую треногу, где его можно хорошо закрепить и удобно работать. Так вот: это и есть станок.

ВАГИФОВ. А-а-а… Понятно. Ну, и что скажешь про эти картины? (Кивает головой в сторону картин на стене.)

НИКОЛАЙ. Можно подойти поближе?

ВАГИФОВ. Пошли. Посмотрим.

Подходят к картинам. Николай молча смотрит на одну, потом подходит к другой… Вагифов следует за ним. Наконец, не выдерживает.

ВАГИФОВ. Что молчишь? Вам такие в институте не показывают, да? Сейчас везде такая бедность, такая разруха… Но в музеи-то вас водили?

НИКОЛАЙ. Да… В музеи нас водили.

ВАГИФОВ. Ну, вот… Музейный уровень! (Показывает на картины.) Согласен?

НИКОЛАЙ. Ну, как вам сказать… В музеях много чего… Имеется. Не только шедевры.

ВАГИФОВ. Тебе не понравилось? Это Италия, восемнадцатый век! Ты знаешь, сколько это стоит? Ты в Италии был?

НИКОЛАЙ. Был. У нас в Италии была практика…

ВАГИФОВ. У-у! Значит дела поправляются? Вас уже стали в Италию возить! Молодцы. Тогда ты должен понимать! Сколько эта работа, по-твоему, должна стоить?

НИКОЛАЙ. Я, знаете ли, не оценщик. Это другая профессия. Торговля картинами – отдельная профессия. Есть свои эксперты, свои оценщики… И торговцы, которые умеют продавать. Я художник… А торговля – это свой мир.

ВАГИФОВ. Это правильно. Подожди… А как же ты собираешься свои картины продавать? Как на жизнь зарабатывать? Ты сколько зарабатываешь? (Жестом приглашает Николая к столу.)

НИКОЛАЙ. Ну… Когда как. На жизнь, на холст и краски хватает.

ВАГИФОВ. Хм! На жизнь! Нет. Ты мне скажи – сколько ты имеешь? В месяц, в год.

НИКОЛАЙ. Трудно сказать… Иногда работу удаётся продать за тысячу долларов. Чаще – за двести-триста.

ВАГИФОВ. Хорошо… И сколько работ в день, или в месяц ты продаёшь?

НИКОЛАЙ. Ну… Бывает что и месяц, и два – ничего не продаётся. Тут зависит от выставок. С выставки удается обычно продать несколько работ. А выставки бывают… Ну, несколько раз в год.

ВАГИФОВ. М-да… Негусто… Знаешь сколько я за эту работу заплатил? (Показывает на стену.)

НИКОЛАЙ. Нет.

НИКОЛАЙ. Шестьсот тысяч евро.

ВАГИФОВ. Ого! По-моему, она столько не стоит.

ВАГИФОВ. Ты же только что говорил, что ты не оценщик. А теперь – оцениваешь?

НИКОЛАЙ. Ну, не настолько я не разбираюсь в цене, чтобы… Это слишком слабая живопись, чтобы так стоить.

ВАГИФОВ. Слабая? Сам профессор… как его… Сидоренко! Как профессора фамилия? – (Открывается дверь. Высовывается голова Полковника.)

ПОЛКОВНИК. Чучурюкин. Соломон Ильич Чучурюкин. (Дверь закрывается.)

ВАГИФОВ. Вот! Сам профессор… Соломон… Сказал что это Италия, восемнадцатый век!

НИКОЛАЙ. Сомневаюсь, что это Италия… Скорее – Германия. Или Австрия… И почти наверняка – девятнадцатый век. Но главное не это: живопись уж больно ученическая… Без искры Божией. Я даже не спрашиваю, как зовут этого неизвестного итальянского живописца.

ВАГИФОВ. Вот тут ты прав: профессор так и сказал – неизвестный итальянский художник 18 века. 600 тысяч.

НИКОЛАЙ. Вам виднее…

ВАГИФОВ. Вот это верно. Шестьсот, семьсот, восемьсот… Это не имеет значения. Заработок имеет значение. Имеешь деньги – покупай! И даже если переплатил – не страшно: всегда продашь еще дороже. Понял? Это бизнес!

НИКОЛАЙ. А я думал, что нефть ваш бизнес. А не картины.

ВАГИФОВ. Правильно – нефть. Бензин-керосин… А картины это хобби. Но и хобби может приносить прибыль! Давай еще выпьем. (Наливает.) Я тебе вот что хочу сказать, Николай… Ты должен понять меня. Ты сам мужчина… Будущий отец… Ты должен понять меня – как отца своей единственной дочери. (Чокаются и молча пьют.) Закусывай, не стесняйся…

НИКОЛАЙ. Спасибо. (Закусывает.)

ВАГИФОВ. Ты встречаешься с моей дочерью… И не исключено, что ваши отношения могут перейти в серьёзные. А я работаю на будущее своей семьи. На будущее моей дочери. И мне не безразлично… Кто рядом с моей дочерью сегодня, кто будет с ней завтра?.. Вот ты скажи – ты в Париже был?

НИКОЛАЙ. Нет.

ВАГИФОВ. А в Лондоне?

НИКОЛАЙ. Нет.

ВАГИФОВ. А где ты вообще был? Кроме Италии…

НИКОЛАЙ. В Питере был. По Золотому кольцу, в Кинешме… У меня под Кинешмой есть полдома в деревне. Вроде как дача. И мастерская. Я там по несколько месяцев в году живу, работаю.

ВАГИФОВ. В Кинешме, говоришь? Х-хе! А Кора привыкла раза два в году ездить на Сейшелы и Бали, раза четыре – в Париж, Милан и Лондон… За шмотками! У неё украшения одни стоят больше, чем твоя Кинешма вместе с жителями! И как ты это всё смог бы, в случае чего, обеспечить?..

НИКОЛАЙ. Ну, разве это необходимо делать именно так? Я знаю, что она была в Париже… Но не обязательно туда ездить каждый год.

ВАГИФОВ. Ты не понял! – Не каждый год, а каждый квартал! Коллекции обновляются каждый квартал.

НИКОЛАЙ. Какие коллекции?

ВАГИФОВ. «Какие коллекции»… Одежды! Шмоток! Ты просто себе не представляешь, что есть совсем другая жизнь, в другом, так сказать, измерении!... Ладно… Английский знаешь?

НИКОЛАЙ. Знаю немного. А что?

ВАГИФОВ. Я тебе помогу. Куда-нибудь тебя надо будет пристроить… А там видно будет. Может быть, и что-нибудь, с живописью связанное найдём. Тут есть одна идея… Профессор советовал вкладывать деньги в антиквариат, в произведения искусства. И мы это будем делать. А свой глаз никогда не помешает. Для начала потолчешься у нас в департаменте внешнеэкономических связей. Наблатыкаешься немного, поймешь как оформляются международные договора, страховки… Главное – разберись в международных платежах, банковских переводах и всё такое… Освоишься. А там видно будет. Лады? На следующей неделе позвони. (Достаёт из кармана серебряную визитницу.) Вот моя визитка. Позвонишь. Скажешь секретарю кто ты. Она будет предупреждена. Соединит с кем надо. Приедешь – все оформим и – вперёд! К победе коммунизма в одной отдельно взятой семье! Гы-гы-гы… (Смеётся.)

НИКОЛАЙ. Спасибо, но я пока не хотел бы распыляться. Я уже начал подготовку к следующей выставке… У меня запланирован выезд на этюды в Аркаим.

ВАГИФОВ. Да хрен с ней, с этой выставкой… Надо будет, я поручу специалистам, сделают тебе выставку. Пригласим телевидение, журналистов. Ты времени на это не теряй. Мужчина должен деньги делать! И Аркаим этот выбрось из головы. Что за дыра такая? И Кору туда уговариваешь ехать. Нечего ей там делать. И тебе тоже.

НИКОЛАЙ. Спасибо, но я не собираюсь всё бросать.

ВАГИФОВ. Не понял?! Ты что, отказываешься?

НИКОЛАЙ. Мне нравится то, что я делаю. И моя специальность. Понимаете? Я пока не хотел бы ничего круто изменять.

ВАГИФОВ. Круто, говоришь, изменять, ничего не хочешь? Ты, стало быть, цельный человек, преданный избранной профессии и всё такое? Молодец… О себе ты подумал – молодец! А о моей дочери, скажи пожалуйста, ты тоже подумал? Или для неё «круто все поменять» можно, а для тебя – нельзя? Иди ты считаешь, что она обожает доить коров и выгребать навоз в этой твоей Кинешме? Колоть дрова? Таскать зимой воду из колодца? Короче, Николай, у меня нет ни времени, ни желания болтать. Или ты обдумаешь и примешь моё предложение, – а надо быть идиотом, чтобы отказаться. Или – ты действительно идиот, а нам идиоты не нужны. Не обижайся, но я деловой человек.И привык всё говорить прямо в лицо, обо всём договариваться на берегу, и сам за всё отвечать. Я выстраивал весь этот бизнес не для того, чтоб кто-то потом его профукал. Недели тебе на размышление хватит – я понимаю, надо поразмышлять, попривыкнуть к мысли о грядущем счастье, и всё такое… Через неделю – звони, как я сказал. Аркаим отменяется!

НИКОЛАЙ. (Встаёт.) Аркаим не отменяется. Это очень важная поездка. Наше творческое объединение так и называется – «Аркаим». И мы туда поедем. Ровно через три недели. Ваше предложение не вызывает у меня интереса. Спасибо, но у меня другие планы.

ВАГИФОВ. Да?! У меня тоже другие планы. Сидоренко!

Из-за двери появляется Полковник.

ВАГИФОВ. Проводи господина художника. Прощайте, Николай. (Наливает себе воды.) И, всё-таки, подумайте. Ещё один шанс – ради дочери! – я вам даю: позвоните на следующей неделе.

НИКОЛАЙ. Прощайте. Вряд ли я стану звонить по этому поводу. Я сейчас очень занят: у меня выставка, а потом – «Аркаим».

Уходит в сопровождении Полковника.

ВАГИФОВ. Аркаим! Я тебе покажу Аркаим! Голодранец! Кора! Позовите Кору!

Пьёт воду. Включает и выключает телевизор. Вбегает Кора.

КОРА. Папа! А где Коля?

ВАГИФОВ. Коля уже уехал. Он очень торопился. У него – дела.

КОРА. Как уехал? Не может быть, чтоб он не попрощался. Какие дела? Ты его что, выгнал?

ВАГИФОВ. Почему выгнал? Он сам ушел… В Аркаим торопится. Засранец!

КОРА. Папа! Не говори так!

ВАГИФОВ. Короче, в Аркаим ты не поедешь. Об остальном ещё поговорим. Иди!

КОРА. (Плачет.) Что ты наделал…

ВАГИФОВ. Вера! Вера! Иди сюда, займись дочерью! (Коре.) Иди к матери. И перестань рыдать. Было бы о чём… Сидоренко! (Кора плача, уходит. В дверях её встречает мать, обнимает за плечи и уводит.)

Входит Полковник. Снова возникает шум прибоя и крики чаек.

ПОЛКОВНИК. Докладываю. Усадил в машину и со Степаном отправили в город.

ВАГИФОВ. Хорошо… Теперь так. Получи задание. (В полголоса.) Закрой двери. (Полковник закрывает двери.) Проследи за ним. Собери всю информацию. Пригласи бабу… Найди самую красивую блядь! Такую, как подкладывали этому… Робинсону. Понял? Интеллигентную, образованную, чтоб говорить умела… Она должна этого Николая так обработать, чтоб он забыл не только Кору, но и папу с мамой. Понял? Чтоб он голову потерял!

ПОЛКОВНИК. Так, может, просто Махмуду поручить?

ВАГИФОВ. Ты что? С ума сошел? Причем тут Махмуд? Никаких… эксцессов! Только чистая любовь! Только любовь – и никакой крови… Он должен сам её отвергнуть! А её (Показывает пальцем «в сторону Коры».) мы успокоим. Бедная моя девочка! Какое нежное сердце… Пусть поедет в Париж… Неделя в Париже, неделя в Венеции… Всё пройдет! Венеция кого хошь излечит!

Снова возникает прибой и крики чаек, потом шум ветра усиливается, прибой переходит в шторм , и – раскатистый удар грома! Занавес закрывается. Ровный шум дождя.

Занавес

Картина четвертая

Шум дождя. Квартира Авакумовых. Елена Павловна одна. Подходит к старой радиоле, подбирает пластинку. Шум дождя затихает. Ставит пластинку. Звучит что-нибудь вроде вальсов Шопена. Елена Павловна, передвигаясь по комнате в ритме вальса, готовится встретить подругу, прибирает, раскладывает вещи по местам, накрывает чайный стол. Установив цветы, приглушает музыку, потом пластинка сама оканчивается.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, вот… Так будет сим-па-тич-но! Правда Митя? (Оборачивается к портрету и некоторое время смотрит на него.) Как же ты был бы рад. Ты так любил Райку с Мишей! Вот скоро Раечка придет, правда без Миши… Мы посидим, поболтаем… Повспоминаем… Фотографии посмотрим… (Берет со стола пачку старых черно-белых фотографий.) Смотри – вот я, вот ты… А вот Райка… Тут и Петя, и Лариса. (Возвращается к портрету, берет его в руки.) И ты будешь с нами, правда? Ты ведь где-то здесь? (Обводит рукой пространство комнаты.) Правда, говорят, что через сорок дней душа покидает землю, а сегодня сорок четвертый день… Но я думаю, что ты же можешь и не покидать нас именно на сороковой день. Можно чуть-чуть и задержаться, а? Ведь у нас было так хорошо… (Ставит портрет на место.)

Подходит к пианино. Перебирает лежащие на нём стопкой ноты. Открывает крышку, протягивает руку к клавишам… Однако, так и не прикоснувшись к клавишам, закрывает крышку. Некоторое время стоит рядом, размышляя. Потом решительно снова открывает пианино, садится, устанавливает ноты.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А, почему, собственно? Митя был бы не против! Это уж точно. Он так любил, когда я играю. Дура я, что не играла ему. Ду-ра! Всю жизнь отказывалась. Ду-ра! (Листает ноты.) Так, что тут у нас? (Неуверенно играет какие-то несложные фрагменты из программы музыкальной школы.) Нет… не это… (Берет другие ноты. Играет начало (например, четвертой ми минорной прелюдии Шопена). Вдруг резко прекращает и, закрыв крышку, плачет, уронив голову на руки… Через некоторое время берет себя в руки, поправляет волосы. Снова открывает крышку пианино.) Прости, Митя… Я больше не буду. Сейчас вспомню что-нибудь веселое. (Пытается сыграть Кампанеллу Листа.) Нет! Это уже не для меня. Вот что для меня:… (Играет «Утро красит нежным светом, стены древнего Кремля…) Ну, совсем другое настроение. Или, вот еще. (Поет, аккомпанируя.) «Сегодня мы не на параде, мы к коммунизму на пути, в коммунистической бригаде, с нами Ленин впереди!»… О, господи, чего только не было… (Играет фразу Дунаевского: «все стало вокруг голубым и зеленым…») Ой, чуть не забыла! Митя, я же выучила, наконец! Специально для тебя. Слушай: «Yesterday, all my troubles seems so far away…» (Играет и поёт.)

Раздается дверной звонок. Пришла Рахиль Соломоновна. Из прихожей доносятся возгласы: «Встречай варяжскую гостью! – С приездом!». Входят в комнату.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ой, ну ты совсем не изменилась!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А ты просто помолодела! Райка!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ленка!

Обнимаются.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну, как вы тут… У вас, похоже, все по-прежнему. Та же мебель, те же книги…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да, у нас давно ничего не меняется. Только вот Мити не стало.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ох, Митя, Митя… Что ж он ушел так рано? Сколько ему было?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Шестьдесят лет и десять месяцев. Через две недели будет 61.

Подходят к письменному столу. Елена Павловна берет в руки Митин портрет.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А отчего у него инфаркт? Он давно болел?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Он вообще никогда и ничем не болел. У него даже карточки медицинской никогда не было.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А на сердце он не жаловался? Может, у него была ишемия, стенокардия?..

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Знаешь, Рая, может, и была. Но он такой… Ни на что никогда не жаловался.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А почему же это произошло. Был какой-то стресс? Что-то в семье, или на работе?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да нет, в семье все нормально. На работе, в принципе, тоже. Но он, Раечка, если и страдал, то не из-за личных проблем.Он страдал из-за всего, что происходило в стране, из-за развала Союза… Ему не нравилась ни эта перестройка, ни эти реформы. Ни этот Горбачев, которого у вас на Западе превозносили, ни, тем более, Ельцин… Эти страшные девяностые годы… Накопилось…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да, я помню…Ну, что же он так!Из-за политики себя заесть? Это слишком! Он тоже мог, между прочим, уехать. Знаешь, Ленка, там тоже жизнь не идеальная, но с этой не сравнить. А если из-за политики себя заедать – никого вообще в живых не останется.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ой, не говори… Лучше об этом вообще не думать. Ты о себе расскажи. Как вы там? Давай тут сядем, чайку попьем.

Подходят к обеденному столу, садятся.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. О, да тут фотографии! Ой, смотри – это же я! Помнишь эту блузку? Я же её тогда у Фани купила. Как тогда говорили – «из посылки»… А это же Слава… Я про него практически забыла… (Усмехается.) Сколько же лет прошло?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Где? А… это… Двадцать пять, душа моя, четверть века. А Славу твоего я тоже давно не видела. Вот Петя часто звонит, поздравляет.На похороны приходил. С ним еще и Алексей со своей женой приходил. Помнишь Алексея?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. У-у. Не помню. А это же ты! Ой, какая хорошенькая! Слушай, а я что-то не помню это твое платье… Какого оно цвета?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Какое? Это?... Я его сшила на втором курсе. Мама где-то достала чудный ситчик… Почти белый, слегка кремоватый фон, а на нем такие мелкие цветочки… Погоди, сейчас чаю налью.

Уходит за чайником.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Слушай, я чуть не забыла. Я же ликёрчику принесла. «Бейлис». Тебе нравится «Бейлис»?

Рая уходит в прихожую, возвращается с пакетом. Достает из него бутылку «Бейлиса» и фотоальбомчик.Кладет на стол. Возвращается Елена Павловна с чайником.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, вот… Сейчас налью. Ой, что это ты принесла?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Это ирландский ликёр «Бейлис». Тебе нравится «Бейлис»?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Раечка, откуда же я знаю? Я его никогда не видела, не то что пробовала. (Берет бутылку, разглядывает.) Какая прелесть… Дорогой, наверное? Ты, Райка, как была транжира, так и сейчас. Любишь все самое лучшее. Да?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Кто ж не любит?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. (Замечает фотоальбом на столе) Ой, и ты принесла фотографии? Покажи…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Садись. (Открывает альбом.Обе разглядывают фотографии.) Это мы с Мишей…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А где это?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Это Висбаден. Мы сидим возле нашего дома.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Так это ваш дом?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Угу. А это Илья со своей женой и наша Сонечка!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Это что же – внучка? Я и не знала!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Внученька! Золотце! Принцесса наша! Нам уже три годика. А на этой фотке только два с половиной.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Прелесть! А Илья какой… Настоящий бизнесмен!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Так и есть. У него свой бизнес.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А что он делает?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. В области телекоммуникаций.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А-а-а…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А это мы с Мишей на Лазурном берегу.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Вы на Лазурном берегу побывали?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ой, Ленка… Не побывали, а каждую весну туда ездим.Побывали мы много где. И в Греции, и в Испании, и в Италии… Мы два-три раза в год куда-нибудь ездим.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Слушай, так вы богатые?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Нет.Мы не богатые, но на нормальную жизнь хватает. Миша работает в крупной компании, он там на хорошем счету. Я сейчас работаю неполный рабочий день в одном благотворительном фонде.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Какие вы молодцы…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Пойми, это не сразу достается. Сначала надо съесть свою порцию говна.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Что?!!!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. В переносном смысле! Все проходят через трудности. Сначала мы, как и все, сидели на социале, учили язык…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Прости, на чём сидели?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. На социальном пособии – коротко – «социал».

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. И что это значит?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Это значит, что нам государство оплачивает жилье, медицинскую страховку, помогает изучать немецкий, подыскивает работу и платит немного денег. Не много, но на скромную жизнь хватает.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ничего себе… Это так о вас немецкое правительство заботится? Страна, проигравшая войну?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Угу. Дай бог всем так проигрывать! Ты не представляешь, как там люди живут.Я не хочу тебя огорчать, но правильно нам говорили раньше: вы счастливые люди – вы не знаете, как плохо вы живёте.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Теперь узнали...

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Там совсем другая жизнь! (Пьют чай.) Как твои дети?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Спасибо, нормально. Коля художник.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. В каком смысле?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Что значит «в каком»? В обычном… Он окончил Строгановку… Член Союза художников, участвует в выставках. Вот сейчас – буквально завтра – открытие новой выставки.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Хорошо зарабатывает?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. По-моему, нормально… Тане помогает… Я на свою пенсию не смогла бы.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Как? Ты уже на пенсии?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Второй год.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Я забыла, что у вас все еще по совковому… Да? В 55 лет?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да. А у вас?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. У нас в 65. И мужчины и женщины.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Какой ужас!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Это у вас – ужас. Сколько тебе платят?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну там… Почти три тысячи.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Рублей? То есть где-то девяносто «ойра»?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Что? Чего?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Девяносто «ойра». Ну, вы называете «евро». А мы – «ойра». Это по-немецки. И что, на эти деньги можно прожить?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну… трудно конечно…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ленка. Это не «трудно», а нищета. В Германии все по-другому. Там все работают и отчисляют в пенсионный фонд будущих поколений 20 процентов заработка. Там такой принцип: работающие сегодня содержат пенсионеров – тех, кто работал вчера. И работают все до 65 лет минимум.Поэтому и денег получается гораздо больше. Пенсия у Миши будет… Я точно не знаю, но тысячи две, наверное. У меня меньше…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Сколько?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Во всяком случае, не девяносто ойра. Минимальный социал и то двести пятьдесят.

Звонок в дверь. Елена Павловна открывает. Входит соседка Маруся с блюдом, накрытым расшитой льняной салфеткой.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Рая, это Мария Ивановна, наша соседка.

МАРУСЯ. Леночка, – просто тётя Маруся. Здравствуйте.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Здравствуйте…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Я тут пирожков с грибами и с картошкой напекла. Вот принесла угостить.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Спасибо, спасибо…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А что за праздник у вас?

МАРУСЯ. Праздник? Да вроде, никакого… Неделя пятая по Пасхе о самарыняне… А так ничего. Ну, как я вас не видела раньше, то можно похристосоваться. До отдания Пасхи еще дней пять, кажется. Или шесть? Вы православная?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Нет.Я не православная.

МАРУСЯ. А кто же вы будете?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Маруся! Это не прилично, так спрашивать!

МАРУСЯ. Да? Правда? Ну, не буду…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да нет, ничего… Я отвечу: я иудейского вероисповедания. Это вас устроит?

МАРУСЯ. Да мне то что? Лишь бы вам было хорошо…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Мне – хорошо.

МАРУСЯ. Ну и спаси вас Господи! Я пойду, Леночка? Не буду вам мешать. Угощайтесь на здоровье.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Спасибо.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Спасибо большое.

МАРУСЯ. (Уходя.) Ох-о-хо-хо-хо… Грехи наши тяжкие…

Уходит.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Колоритная соседка…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ты уж не обижайся. Она добрая.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да я вижу. И не обижаюсь.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А ты что – правда верующая?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну, как тебе сказать… В общем, да. Во всяком случае, ту атеистическую большевистскую идеологию я не разделяю.

Неожиданно входит Таня.

ТАНЯ. Мам, а почему у нас дверь не заперта?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А, это, наверное, Маруся забыла за собой закрыть. Садись с нами чай пить – тетя Маруся пирожки принесла.

ТАНЯ. Спасибо… (Заметив Рахиль Соломоновну.) Ой!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Не «ой», а тётя Рая! Ты ее помнишь?

ТАНЯ. М-м-м… Помню…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну, конечно... Тебе было… Лена, сколько ей было?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Когда вы уехали, ей было пять, да и до этого не виделись года два, наверное?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да, пожалуй. Значит три годика было тебе, когда мы виделись последний раз.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Таня, тётя Рая живет в Германии.

ТАНЯ. Да, я знаю.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Танечка, а ты чем занимаешься?

ТАНЯ. Учусь.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Где? По какой специальности?

ТАНЯ. МГУ, «Вэ-Эм-и-Ка» – вычислительная математика и кибернетика.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ого! Умничка. И на каком ты курсе?

ТАНЯ. Четвертый заканчиваю.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Таня, надо говорит «оканчиваю», а не «заканчиваю». Ты же не ликвидируешь факультет.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Лена – ты по прежнему помешана на чистоте русского языка? Кому это сейчас нужно? Сейчас английский нужен. Верно, Таня?

ТАНЯ. Английский, конечно, нужен. Но русский… Это же родной… Я тоже стараюсь говорить правильно. Хотя до мамы мне далеко.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Сейчас с языком просто катастрофа. Раньше хотя бы на телевидении следили за правильной речью. В театрах говорили правильно… (Глядя в зал.) А что сейчас? Сейчас в театре такое можно услышать, чего раньше в тюрьме стеснялись произнести. Не театры стали, а… Помойка какая-то!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Лена, нельзя цепляться за старое. Надо изживать в себе эту совковость. Привыкли ходить строем и читать только газету «Правда».

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну почему… Мы «Литературку» читали.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. (Саркастически.) Ну да! Я забыла – была одна отдушина для интеллигенции. Строго дозированные кусочки свободы. Страшно вспомнить все эти партсобрания, очереди… В магазинах ничего нет, всё такое серое и унылое!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, сейчас тебе, наверное, больше нравится?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну, конечно, сейчас Москву не узнать! Такие магазины… Автомобили…

ТАНЯ. И нищие учительницы в помойках роются…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну, почему учительницы? Это алкоголики, бездельники и лентяи. Они во всех странах есть. Никакие не учительницы …

ТАНЯ. Да нет, я знаю конкретные случаи – именно учительница.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Как будто русская учительница не может спиться?

ТАНЯ. Она не спилась. Она стала жертвой обмана. Ее квартирные мошенники обманули. И она все потеряла.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну – вот видишь? Не будь дурой – не давай себя обманывать!

ТАНЯ. (Не желая спорить) Мам, у нас там сок остался?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да, кажется… Я сейчас посмотрю.

ТАНЯ. Нет-нет, сиди. (Вскакивает, удерживает Елену Павловну за плечи.) Сиди, не беспокойся… Я сама. Вам что-то принести?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да нет, вроде…

Таня убегает на кухню.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Какая чудная девочка… Прелесть! И красавица… Кавалеров, должно быть, штабелями?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Не замечала. Какие-то молодые люди иногда звонят, но ничего постоянного…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А, может, и хорошо! Что она тут себе может найти? Пьяницу, вора или вечного неудачника. Пусть лучше оканчивает институт и едет работать за границу. Там есть выбор. Да её там сразу заметят!Сколько ей?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Двадцать.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А когда окончит, сколько будет?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Двадцать один… Или двадцать два – у них, кажется, пять с половиной.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Идеальный возраст! Как у неё с языками?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Английский у них довольно приличный.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Это главное! Ей надо в Штаты!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Это она сама решит.Да и времени еще много. Сейчас надо учиться, а не об Америках думать.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. И опять ты не права! Именно сейчас надо начинать! Надо идти на неполный рабочий день в западную компанию – сейчас их в Москве полно. И начинать делать биографию. Уже сегодня надо думать о резюме. И учить английский.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. О резюме чего?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Не «чего», а о Танином резюме. Ты что, не знаешь что такое «резюме»? Это же во всем мире… Ты пишешь о себе такую… справку – называется она «резюме», – и рассылаешь во все фирмы. Где-то тобой заинтересуются, пригласят на интервью, если всё о-кей – предложат работу! Всё это надо делать уже сейчас. Ладно. Я ей всё расскажу.

Возвращается Таня.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Танечка! Мы решили, что тебе надо ехать в Штаты и там делать карьеру. Программисты там нарасхват. И получают сто тысяч долларов год!

ТАНЯ. Ой, тётя, Рая. Об этом еще рано думать. Мне еще учиться, учиться и ещё раз учиться.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Вот здесь ты и ошибаешься. Я как раз об этом говорила. В Америке все очень рано начинают делать карьеру. Тебе уже пора рассылать резюме. Ты знаешь, что такое резюме?

ТАНЯ. Конечно знаю… То же самое, что «Куриккулюм вита».

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Лена, ты слышишь? Они всё уже знают! Так, может, ты и резюме уже рассылала?

ТАНЯ. Нет. Это и не нужно. Я пока и так нахожу работу.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ты знаешь, Раечка, она же подрабатывает. Делает заказы.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Вот и молодец. Деньги – самое главное в жизни.

ТАНЯ. Деньги, конечно, нужны. Но это не самое главное в жизни.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А что же главнее? Ты, Танюша, все эти коммунистические совковые бредни из головы выбрось. На Западе живут хорошо, потому что ценят деньги. Вот вы привыкли говорить об американцах презрительно: «Деньги – их бог»! Так это правда! И это очень хороший бог. Надежный и исполнительный. Деньги действительно – бог, потому что они могут всё! За деньги можно купить любые блага. Можно прожить яркую молодость, счастливую зрелость и обеспечить спокойную старость. Что бы ни говорили, но за деньги можно купить и здоровье, и красоту, и дружбу. За деньги можно увидеть весь мир, пересмотреть все картины во всех музеях, слушать самых великих музыкантов, наслаждаться самыми вкусными блюдами и напитками, носить самые лучшие вещи, купаться в изысканных ароматах французских духов. И всё это могут дать деньги. Так что, Танюша, стремись к деньгам. Постарайся удачно выйти замуж – за богатого человека. И старайся быть ему интересной и, главное, необходимой – чтоб он не мог жить без тебя. Но здесь ты всего этого не найдешь. Поэтому учи английский.

ТАНЯ. Не хочу с вами спорить, тётя Рая, но есть кое-что и поважнее денег…. И что за деньги точно не купишь!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Это что же?

ТАНЯ. (Горячо.) Любовь, например!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ха-ха-ха! Наивный ребенок… Любовь – это самое простое, что можно купить за деньги.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Раечка… (Думает, как сменить тему.) Э-э-э… Так сколько получается лет, как вы уехали?

Незаметно в комнату входит Маруся и молча садится на стул у двери. Елена Павловна и Рая продолжают разговаривать, не замечая её.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Пятнадцать. Мы уезжали как раз тогда, когда здесь был полный кошмар! ГКЧП, угроза погромов...

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, сейчас многое изменилось…

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да, я успела заметить. Но сразу тебе скажу: назад я ни за что не вернулась бы!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Почему?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Потому что русские – ты только не обижайся – страшно агрессивные! Нигде в мире нет столько подозрительности, злобы, хамства. Где я только ни была – всюду люди доброжелательные, вежливые, улыбчивые. А тут – морда кирпичом! И перегаром несёт! Страна жалких и завистливых рабов.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, знаешь… Далеко не всюду. К тому же говорят, что за границей у людей на лицах фальшивая вежливость.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да? Так я тебе скажу: лучше пусть будет фальшивая вежливость, чем искренняя ненависть!

Неожиданно, оставаясь на стуле у входа, в разговор вступает Маруся.

МАРУСЯ. Так вы иудейка?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. (Вздрагивает, оглядывается.) О, господи!

МАРУСЯ. В жизни бы не подумала… Совсем не похожа. Надо же! Чего только не бывает.Наши-то всё больше чернявенькие. И стра-а-ашненькие. А вы – красавица! Ей Богу – красавица!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Маруся! Ну разве так можно!?

МАРУСЯ. Дверь-то была открыта… Вы уж простите. Думаю – что звонить, вас дёргать? Вот я и заглянула по-соседски. Тем более – у вас, Елена Павловна, гости. Может, что помочь надо?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ничего, Маруся, не надо! Спасибо. Особенно не надо так неожиданно… И грубо… Нельзя такие вещи спрашивать.

МАРУСЯ. Какие?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Про национальность.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. (Про себя.) Прямо гестапо какое-то… Кошмар!

МАРУСЯ. А я про национальность и не спрашивала ничего.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. (Напряженно.) Разве это не вы меня только что спросили – «вы иудейка»?

МАРУСЯ. Я. Так это же про религию!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Маруся! Давайте на этом закончим.Ко мне приехала из Германии старая подруга, мы не виделись пятнадцать лет.Нам хочется поговорить, вспомнить молодость…

МАРУСЯ. Всё-всё-всё! Ухожу-ухожу. Простите меня старую дуру. Приятного аппетита.

Маруся поднимается со стула и медленно уходит.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Раечка, не обращай внимания.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. М-да… Рассея, блин! Совдепия хренова… Правильно говорит мой свёкор: мир делится на две части – евреи и антисемиты.

Неожиданно из двери появляется голова Маруси.

МАРУСЯ. Так вы говорите, из Германии?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. (Вскакивая из-за стола.) Лена! Это что – навсегда!? Или специально для меня?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Маруся! Я вам!.. Я вас!.. Это невозможно!

МАРУСЯ. Иду, иду… (Уходя.) Вот ведь как их фашисты… До чего довели! Никаких нервов нет.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Просто не знаю, что на неё нашло… Обычно она нормальная. Простая русская женщина.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Очень простая. Слишком.

Ещё раз неожиданно возвращается Маруся.

МАРУСЯ. Как же это так – в Германию уехали?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Маруся!

МАРУСЯ. Елена Павловна, я просто не пойму… Немецкие фашисты… Они же всех жидов не то что… Они всех в концлагерях перебили. Что же туда опять ехать? А?

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Ну вот, всё! Дождались. Здравствуй, Родина-мать-перемать! Прости, Лена – я ухожу!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Раечка, подожди! Маруся! Что вы наделали!!! Извинитесь немедленно!

МАРУСЯ. Ой, да за что же? Я, вроде, никого не оскорбляла.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Вы оскорбили мой народ!

МАРУСЯ. Боже упаси! Как народ? Я разве сказала, что все ёвреи плохие? Или что? А?!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Вы сказали – «жиды»! Это оскорбительно!

МАРУСЯ. Ну, сказала… И ничего оскорбительного… У нас так и говорят… А среди ёвреев есть хорошие люди. Вот у нас в поликлинике был глазник – Ройт-бурд… Ёврей! Елена Павловна, помните его? Какой был доктор!.. Уехал в Израиль… Но не в Германию же… Хороший был человек, напрасно ругать не стану.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Да прекратите же вы! Лена, это отвратительно! Я просто сейчас же уйду! Не думала, Елена Павловна, что у тебя в доме меня будут так оскорблять! Правильно на западе говорят, что в России разгул фашизма!

МАРУСЯ. Ну, нет…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. (Дрожащим голосом.) Мария Ивановна! Замолчите немедленно! И оставьте нас сейчас же!!!

МАРУСЯ. Елена Павловна! Вы же знаете! От слов еще никто не помер. Я же обычную правду говорю! Правды-то бояться нечего. (Обращаясь к Рае.) А вас, моя дорогая, я и сама никому в обиду не дам! Если придут фашисты, я первая вас у себя в погребе спрячу. И кормить буду!

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Я лучше сдохну!

Входит Таня.

ТАНЯ. Тётя Рая! Не сердитесь. Марьиванна! Идемте я вас провожу. Вы уже свою великую миссию исполнили.

Выпроваживает Марусю. Маруся, уходя, бормочет: «Как Христа распинать, так оне первые…». Слышно, как хлопает входная дверь. Таня возвращается.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Таня, ты дверь заперла?

ТАНЯ. Заперла. Что она тут наговорила?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ой, не буду даже повторять. Стыд какой.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А я, Танечка, скажу. То, что говорила здесь эта простая русская женщина – обычный русский антисемитизм. Ксенофобия.В таких простых семьях рождаются скинхеды – а потом начинаются погромы, устанавливается фашистская диктатура! К этому вы и идете с вашим Путиным и Зюгановым во главе.

ТАНЯ. Проблемы есть, тётя Рая… Но не надо так огорчаться. Мало ли кто что ляпнул.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. Она не ляпнула! В том-то и дело – что не ляпнула! Это её настоящее, подлинное лицо. Она естественна. Она действительно не хотела меня оскорбить. Ты же не оскорбляешь клопа, или таракана, когда его травишь? Ты его просто уничтожаешь, без всяких оскорблений! Так и она. И остальные… тут у вас – точно такие. Только некоторые скрывают это – под маской культуры, из страха перед наказанием…. А в глубине души – настоящие расисты!

ТАНЯ. Ну, всё-таки, я думаю, не все… Мама! Давайте лучше, песни петь! Я так люблю ваши песни. (Идёт к пианино.)

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ой, дочь! Я сейчас не смогу. Я так взволнована! Так мне стыдно. И горько! (Обнимает Рахиль Соломоновну.)

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. (Обнимая Елену Павловну,) Ну, теперь ты не станешь спрашивать – «почему они уезжают»?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ой, Раечка… Прости…

ТАНЯ. (Садится за пианино, открывает крышку. Играет одним пальцем мелодию: «Давайте, восклицать, друг другом восхищаться…») Узнаёте?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Это же Окуджава!

ТАНЯ. Тётя Рая, подпевайте: «Давайте, говорить, друг другу комплименты, ведь это всё любви счастливые моменты…» (Поёт.)

Рахиль Соломоновна и Елена Павловна подходят, потом начинают подпевать.

ТАНЯ. А теперь вот эту. Её папа любил. (Начинает: «Виноградную косточку в тёплую землю зарою…»

Рахиль Соломоновна и Елена Павловна подпевают.

РАХИЛЬ СОЛОМОНОВНА. А ну-ка, пусти меня! (Садится к пианино.) Ленка, давай канкан в четыре руки! Садись!

Елена Павловна подсаживается к пианино. Играют канкан в четыре руки. Смеются.

Рахиль Соломоновна рассматривает ноты, предлагает: «Давай вот это!». Елена Павловна говорит: «Давай лучше это, мне это не сыграть…». Потом вдруг одновременно: «О! Вот это давай!». Елена Павловна устанавливает ноты, играет вступление, все трое запевают «Imagine» Джона Леннона: «Imagine there's no heaven, it's easy if you try, no hell below us, above us only sky…» Через две-три строчки в их исполнение вплетается запись самого Леннона: «…imagine all the people living for today....». Музыка становится все громче и громче. Елена Павловна, Рахиль Соломоновна, и Таня встают, держась за руки продолжают петь: «you may say i'm a dreamer but i'm not the only one…» Занавес закрывается, а, «Imagine» постепенно переходит в «Фугату» Пьяцоллы.

Занавес.

Конец второго действия.

А Н Т Р А К Т

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Картина пятая

Арт-кафе. Звучит музыка, много народу – открытие выставки молодых художников группы «Аркаим». Здесь Алик, Миша и Валера.

АЛИК. Ребята, я не могу больше ждать. Мне надо уходить. Эта пресс-конференция никак не закончится... Коляну передайте мои поздравления. А меня уже ждут.

МИША. Да, Колян там в ударе! А как он срезал эту сучку с телевидения, а?

ВАЛЕРА. А я не заметил, расскажи.

МИША. Ну, как же… Та, которая начала сравнивать с этим уродом Куликом? Помнишь?

ВАЛЕРА. А, та бритогловая… Дура! Помню. Так что, она еще что-то отмочила?

МИША. Полный абдуценс! Она так манерно начинает: «эта ваша инсталляция… или, быть может, перфоманс…» А потом – чтоб Коляна нагнуть, выпаливает: «Кстати, какое по вашему мнению глубинное социально-философское отличие, между перфомансом и инсталляцией».

АЛИК. А что Колян?

МИША. А Колян спокойно так: «Ну, чтобы вам стало понятно, поясню на близком вам примере. Когда некто публично испражняется – это перфоманс. А когда уже закончил испражняться и ушёл, так то, что осталось – инсталляция». А?! Класс?! Там все просто рухнули!

АЛИК. (Смотрит на часы.) Ну всё. Я убегаю – Коляну привет. Может, ещё вернусь. Пока.

МИША. Пока.

ВАЛЕРА. Будь здоров!

Алик уходит.

МИША. Ну, что делать будем? Может, по пиву?

ВАЛЕРА. Можно и по пиву… А можно и без пива… Мне вообще вставать лень.

МИША. Устал?

ВАЛЕРА. Не-а. Это по другому называется.

МИША. Как?

ВАЛЕРА. Катарсис.

МИША. О-о-о… Высокое, высокое чуйство! Не сомневаюсь, батенька, что вас так возвысило и очистило от духовной скверны именно моё искусство! Вы же видели мои работы?

ВАЛЕРА. Ага… Смотри – Колян. Сияние во славе! Фаворский свет!

Из глубины сцены, окруженный журналистами, идет Николай. Он возбужден, продолжает что-то говорить журналистам: «Настоящее искусство всегда современно, потому что оно затрагивает вечные темы: любовь, жизнь, смерть, добро, зло…».

МИША. Какие глубокие, оригинальные мысли! Валера – записывай. Обеспечишь безбедную старость.

ВАЛЕРА. Во даёт! Разошелся!

Николай подходит к столику. Обращается к журналистам:

НИКОЛАЙ. А вот мои друзья. Михаил Грибов, архитектор.

МИША. (Складывая ладошки у груди, кланяется на индийский манер.) Друг художника…

НИКОЛАЙ. (Не замечая ёрничанья.) Валерий Светличный, художник.

ВАЛЕРА. (Журналистам.) Ну, какой я художник… Так… Вот Николай Авакумов – это художник! На большую-пребольшую букву «Хэ». Ху-дож-ник!

МИША. Господа! Валерий просто стесняется. На самом деле – он тоже друг художника Авакумова. Не такой близкий, как я, но тоже типа знаком.

Журналисты смеются, фотографируют. Кто-то спрашивает Валерия: «А можно о ваших работах поговорить?»

ВАЛЕРА. Нет. О моих работах говорить нельзя. Их надо молитвенно созерцать в полной тишине и одиночестве. Очень сильно помогают от заболеваний опорно-двигательного аппарата.

МИША. Они целебные, понимаете? Ну, типа как Алан Чумак!

НИКОЛАЙ. (Включаясь, наконец, в игру.) Но поэтому они очень дорого стоят!

МИША. Да-да! Обязательно напишите, что картины художника Светличного стоят бешеные деньги!

ВАЛЕРА. Ну, не такие бешеные, как картины художника Авакумова… Купите?

Все смеются… Журналисты расходятся.

МИША. Ну, ты, Колян, просто Жириновский. Разнёс всех!

ВАЛЕРА. Да, охмурил, охмурил…

НИКОЛАЙ. Хватит вам… Где Алик?

МИША. Алик передавал тебе свое восхищение и просил извиниться. Его срочно вызвал к себе Лужков. Решил поменять Церетели на Алика. Так что скоро заживем! Заказов будет!.. И у каждого по даче в Жуковке.

К столику подходит Виолетта.

ВИОЛЕТТА. (Обращаясь к Николаю.) Простите… Я понимаю, что это не очень принято… Но я слушала вашу пресс-конференцию… Смотрела ваши работы… Можно с вами познакомиться?

МИША. Вот и мировая слава пришла…

НИКОЛАЙ. Да, пожалуйста. Вы журналист… ка?

ВИОЛЕТТА. Нет. Я – никто… Просто посетитель выставки. Любительница живописи, так сказать.

МИША. Девушка, а вы любительница живописи вообще, или только живописи Николая Авакумова?

ВИОЛЕТТА. Вообще. Но в данном случае, мне особенно понравились работы Николая. Хотя и на ваши Михаил, проекты, я тоже обратила внимание. Вы очень мудрый архитектор. Ваши архитектурные идеи потрясают, и при этом они так декоративно поданы… Они мудры, функциональны. В созданном вами мире хотелось бы жить.

МИША. Мама дорогая! Вы даже имя мое запомнили?

ВИОЛЕТТА. Я запомнила только то, что мне понравилось.

ВАЛЕРА. А меня?

ВИОЛЕТТА. О, да! Ваши пейзажи, Валерий, настоящие шедевры! Но они так грустны, печальны… Получился не гимн русской природе, а, скорее, реквием.

ВАЛЕРА. Вы очень точны…

ВИОЛЕТТА. Спасибо. Меня зовут Виолетта.

МИША. Виолетта, вы являете собой редчайшее сочетание ума и красоты. Говорите ещё. В Интернет-форумах таким как вы пишут «аффтар жжот». Это высшая степень похвалы.

ВИОЛЕТТА. Спасибо… Николай, вы уделите мне несколько минут?

НИКОЛАЙ. Конечно, конечно!

ВАЛЕРА. Еще бы!

МИША. Нет, Виолетта, Николай просто забыл. На самом деле он очень занят. Его прямо сейчас ждут в правительстве. Николай, пока ты давал пресс-конференци, звонили из аппарата правительства: нужно срочно, сегодня же расписать хоть чем-нибудь фасад Государственной Думы. Чтоб наполнить ее гуманистическим содержанием.

НИКОЛАЙ. (Не обращая внимания.) Я к вашим услугам!

ВИОЛЕТТА. Давайте походим у ваших работ. Я хотела бы спросить кое о чём.

НИКОЛАЙ. Давайте.

Уходят.

МИША. Валер, как ты думаешь? Она откликнется на столь прямолинейно и грубо сформулированную просьбу?

ВАЛЕРА. Какую просьбу?

МИША. Ты что, не слышал? Он прямо попросил её: давайте! Как ты думаешь, она даст?

ВАЛЕРА. Ну ты… А еще архитектор! Эротоман.

МИША. Угу.. Ну, что? Теперь-то точно по пиву?

ВАЛЕРА. Теперь да… А его ждать не будем.

МИША. Каждому – своё. Одним – женщины, другим – вино!

ВАЛЕРА. А третьим – и вино, и женщины. Пошли!

МИША. Пошли!

Уходят вглубь, к стойке бара. Телевизор выползает на середину.

ТВ. «… здесь, на берегу Средиземного моря, я открыла тайну бархатистой кожи…» -– «… оставайтесь с нами! После короткой рекламы – снова в студию! Не переключайте канал!..»

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Картина шестая.

Вилла Вагифовых две недели спустя. Первая половина дня. Тихо струится «восточная» инструментальная музыка. Слуга и Служанка протирают пыль с многочисленных украшений, скульптур. Без звука работает огромный телевизор. Через сцену быстро проходит Вагифов, разговаривая по двум мобильным телефонам. За ним следует охрана и помощник, несущий на вытянутой руке третий мобильник.

СЛУГА. (К Служанке.) Слушай, ты не знаешь, выходные на праздники как будут?

СЛУЖАНКА. А какие праздники?

СЛУГА. Ну этот – День независимости России.

СЛУЖАНКА. А что, такой разве есть?

СЛУГА. Конечно, есть. Ты что, думаешь, только у вас в Молдавии празднуют независимость?

СЛУЖАНКА. Ну, в Молдавии – понятно. Она получила независимость от русских. А Россия-то от кого? От Молдавии? (Смеётся.)

СЛУГА. (Смеётся.) Точно – от Молдавии! Главное – от Украины! Большой праздник!

СЛУЖАНКА. Тихо! Хозяева услышат.

СЛУГА. Да ладно… Короче, смотри: сегодня десятое, суббота. Двенадцатое выпадает на понедельник. Значит должен быть дополнительный выходной.

СЛУЖАНКА. Ага. Жди… Это у министров выходной. Может ты уже министр?

СЛУГА. Всем положено.

СЛУЖАНКА. Ты это хозяйке скажи. Только не забудь перед этим мне триста рублей вернуть. А то больше не увидимся.

СЛУГА. Ну вы, молдаване, и злопамятные.

СЛУЖАНКА. Мы? Ничего себе… Я ему деньги даю, а он – злопамятные! Кто бы говорил. Хохол репаный!

СЛУГА. Угу… Репаный… Я ж с Полтавы!

СЛУЖАНКА. Самые скупые и упрямые – это хохлы.

СЛУГА. Не скупые, а – умные. И не упрямые, а, это… Целеустремленные!

СЛУЖАНКА. Ты кем при советской власти был?

СЛУГА. На заводе работал. Токарем. А ты?

СЛУЖАНКА. Тоже на заводе. Но я, между прочим, с высшим образованием. Инженер-технолог.

СЛУГА. И что вы там делали в своей Молдове? Компоты варили?

СЛУЖАНКА. Микроэлектронные приборы. В нашей лаборатории напыляли тонкие плёнки.

СЛУГА. Молодец! Раньше напыляла – теперь – распыляешь. То есть пыль вытираешь.

СЛУЖАНКА. А что делать? Там вообще никакой работы нет. Завод закрыли. Жить как-то надо?

СЛУГА. А муж что же?

СЛУЖАНКА. А муж погиб. У нас же война была.

СЛУГА. Да-а-а… Я помню. У нас, в Полтаве, слава богу, войны не было.

СЛУЖАНКА. Слава Богу!

Вбегает Вторая служанка. Она взволнована.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Ой! (Прикрывает рот ладонью.) Там такое! А где хозяйка?!

СЛУЖАНКА. А что случилось?

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Кора!

СЛУГА. Что – Кора?

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Она… Умерла… Или без сознания…

СЛУЖАНКА и СЛУГА. (Одновременно). Как?

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Я иду к ней в спальню. Ну, прибраться… Там заперто. Ну, я постучала… Никого нет. Тогда я своим ключом открываю, а там она… Лежит… Я боюсь…

СЛУЖАНКА. Та-а-к! Срочно! (Слуге.) Ты иди, доложи хозяйке. В любом случае надо будет скорую вызывать! Я бегу к Коре. Может, надо оказать первую помощь. Я умею. (Второй служанке.) Пошли.

СЛУГА. А почему я? Сами идите докладывайте…

СЛУЖАНКА. Тьфу! Хохол трусливый!

СЛУГА. Не трусливый, а – расчетливый! Не приноси плохую весть хозяевам!

СЛУЖАНКА. Ну тя к черту! (Второй служанке.) Беги к хозяйке. Не бойся. Она, кажется, в гимнастическом зале. Или в бассейне. Я бегу к Коре!

Убегают. Остаётся один Слуга.

СЛУГА. Бегите, дуры… А я пойду в котельную. Надо систему осмотреть…

Уходит. Огромный телевизионный экран, работавший до этого без звука, просыпается. Некий «политик» витийствует.

ТВ. «… трудно преодолеть тяжелое наследие, доставшееся нам от Советской власти. А как же вы думали? Семьдесят лет тоталитарного кошмара не проходят даром. Сейчас, слава богу, мы уже не находимся в международной изоляции. Люди имеют возможность свободно ездить куда хотят. Могут иметь в частной собственности парикмахерскую, магазин, и даже целый завод…»

Быстрыми шагами проходит Вера Васильевна в тренировочном костюме, за ней семенит Вторая служанка.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА. Всё! Не иди за мной! Беги к Степану, или Полковнику. Пусть вызывают врача и доложат Тиграну. Быстро!

Уходят. Телевизор снова оживает.

ТВ. «… если у вас тяжесть в желудке, вам поможет – «Карандамол»! (Хор поёт.) «Карандамол, ты меня от болезни увёл…»

Возвращаются Служанка и Вторая служанка. Телевизор замолкает.

СЛУЖАНКА. Слава Богу! (Крестится.) Слава Богу! Если бы не ты – было бы поздно. Она уже синеть начала… Она отравилась.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Это ты ее спасла!

СЛУЖАНКА. Просто я с таким сталкивалась. Тут, главное, вовремя промыть желудок.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Она даже порозовела…

СЛУЖАНКА. Да… Это хорошо. Сейчас приедут врачи, дадут лекарства.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Такой ужас. Она такая хорошая.

СЛУЖАНКА. Да, Кора не такая, как… Она душевная. Бедняга… Вот такие отзывчивые и страдают за всех.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. А почему она это сделала? Такое счастье кругом! Такое богатство…

СЛУЖАНКА. Богатство никого не сделало счастливым. Я думаю, она это сделала из-за несчастной любви.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Не может быть!

СЛУЖАНКА. Как видишь, это еще бывает. Она такая искренняя.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Я слышала, как она иногда плачет. Сидит одна у себя и плачет.

СЛУЖАНКА. Ты же помнишь, как раньше она с этим своим Колей… И по телефону болтали, и куда-то вместе ездили. А тут уже неделю как отрезало.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Ну надо же… Нельзя же так! Ну, поссорились, потом помирились.

Входят врач и санитар скорой помощи, Вагифов, охрана. Вагифов ведет всех: «За мной идите!». Уходят.

СЛУЖАНКА. Да нет, не просто поссорились… Тут что-то серьезнее…

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. А что?

СЛУЖАНКА. Пока не знаю. Но догадываюсь.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Ну, скажи. Что?

СЛУЖАНКА. Да говорить нечего. Но так переживают только измену.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Ой! Ты думаешь, он другую нашел? Что же может быть лучше Коры? И богатая, и красивая, и его любит! Вот сволочь!

СЛУЖАНКА. Э-э-э… Ты еще много в жизни не видела. И не таких бросали.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Вот, кобели, проклятые.

СЛУЖАНКА. Кобели-то кобели… Да только не они выбирают.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. А кто же?

СЛУЖАНКА. Да бабы и выбирают! Это мужики думают, что они что-то там решают. Ничего они не решают! Хочет баба его взять – возьмет! Опытная у неопытной всегда мужика отобьет. Запомни!

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. А что же делать?

СЛУЖАНКА. Да кто же знает?.. А я вот что сделаю. Я этому Николаю позвоню.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Ты его телефон знаешь?

СЛУЖАНКА. Нет. Но у Коры он где-нибудь записан.

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. А я знаю где.

СЛУЖАНКА. Покажешь?

ВТОРАЯ СЛУЖАНКА. Покажу. А что ты ему скажешь?

СЛУЖАНКА. Не знаю ещё… Но парень он, вроде бы, нормальный. Я тут его видела. И слышала. Из хорошей, как мне кажется, семьи.

Входят Вагифов, охрана, помощник, полковник, врач.

ВАГИФОВ. (Врачу.) Вы мне говорите коротко и честно. Решение я сам приму. Вы мне дайте информацию!

ВРАЧ. Состояние средней тяжести.

ВАГИФОВ. Это вы мне уже говорили. Что дальше.

ВРАЧ. Дальше многое зависит от организма…

ВАГИФОВ. То, что зависит от организма, а не от вас или от меня – вообще не надо говорить! Что вы лично собираетесь делать и почему?

ВРАЧ. Я собираюсь отвезти больную в стационар.

ВАГИФОВ. Почему?

ВРАЧ. Потому что в стационаре надежнее и безопаснее. Возможны осложнения.

ВАГИФОВ. Какие?

ВРАЧ. Да какие угодно. Возможны параличи, остановки дыхания… Но я не думаю, что…

ВАГИФОВ. Всё. С этим ясно. Куда везти?

ВРАЧ. Ну, к нам… В ЦКБ.

ВАГИФОВ. Нет. Я сейчас свяжусь с профессором. (К полковнику.) Сидоренко! Набери профессора.

ПОЛКОВНИК. Какого, шеф? Крахмальника?

ВАГИФОВ. Ну, да! У которого Махмуд лежал…

ПОЛКОВНИК. Слушаю. (Набирает номер). Ало? Профессор Крахмальник? Соедините… Это от Вагифова… Профессор Крахмальник? Полковник Сидоренко говорит… От господина Вагифова.

ВАГИФОВ. Дай трубку. (Отбирает телефон. Подносит к уху. Потом зажимает ладонью и спрашивает шепотом: «Как его зовут?» – Полковник пожимает плечами. – «Мудак!».) Добрый день, профессор. Да, спасибо… Я тоже рад. У меня проблема. Дочь отравилась чем-то. Да, скорая помощь здесь. -– Из ЦКБ. -– Вот, хочу к вам направить. -– Сейчас дам доктору трубку. (Врачу.) Поговорите.

ВРАЧ. Алё. Михайлов Петр Кириллович. Состояние стабильное. -– Рвота была. -– 20 лет. – Да, конечно… -– Конечно… -– Угу… Вовремя. -– Хорошо. -– Записываю адрес… (Отходит в сторону, показывает санитару знаками – «дай ручку и бумагу». Записывает.)

ВАГИФОВ. (Полковнику.) Так. Поедешь с ними. Проследи за всем. Отдельный номер. У номера поставь охрану. Все как обычно. Как у Махмуда было. И никого не подпускать! Понял? Никого! Только профессор и наша сиделка. Понял?! Исполнять!

ПОЛКОВНИК. Слушаюсь. (Отходит к врачам.)

Входит Вера Васильевна и Вторая служанка. Вера Васильевна подходит к Вагифову и отводит его в сторону.

ВАГИФОВ. Ну, как она там.

ВЕРА. Пришла в себя… Плачет.

ВАГИФОВ. Надо её успокоить. Дать что-нибудь.

ВЕРА. Уже дали…

ВАГИФОВ. Ты с ней говорила.

ВЕРА. Угу…

ВАГИФОВ. И что?

ВЕРА. Берегись, Тиран! Если узнаю, что это твоя работа!

ВАГИФОВ. Бог с тобой! Что ты говоришь! О чём ты говоришь? Что она тебе сказала? В чём причина?

ВЕРА. Не суетись. Её Николай бросил.

ВАГИФОВ. Ну… И что? Из-за этого? Есть о ком жалеть… Дура! А я тут причем?

ВЕРА. Ещё не знаю.. Но я знаю тебя!

ВАГИФОВ. Мамой клянусь! Верочка! Как ты могла подумать?!

ВЕРА. Ладно. Об этом потом поговорим. Или не поговорим. Сейчас я поеду вместе с врачами.

ВАГИФОВ. Да. Если хочешь – поезжай… Конечно. Сейчас я дам охрану.

ВЕРА. Я всё сделаю сама.

ВАГИФОВ. Ну, сама…

Вера уходит. За ней уходят врачи, слуги. Остается Вагифов и полковник.

ВАГИФОВ. Иди сюда. (Указывает на два кресла в углу.) Садись. (Садятся.) Рассказывай. Не понимаю, почему у неё такая реакция. Расскажи всё с самого начала.

ПОЛКОВНИК. Я дал задание Виолетте – вы её помните, шеф.

ВАГИФОВ. (Кивает.) Когда это началось?

ПОЛКОВНИК. Две недели назад. Она его, конечно, быстро окрутила… Ресторан, театр, консерватория… Ну, потом – на Клязьму.

ВАГИФОВ. Какая легенда у неё была?

ПОЛКОВНИК. Ну, что она вдова богатого англичанина…

ВАГИФОВ. Угу… Это понятно. Как об этой связи стало известно Коре?

ПОЛКОВНИК. Сделали всё, как учили в школе. Николай сам, в общем, начал уклоняться от встреч. Но мы полностью заблокировали все звонки. Он ей звонит – её номер не отвечает. Она ему – он не отвечает. Потом мы подстроили как бы случайное столкновение.

ВАГИФОВ. Где?

ПОЛКОВНИК. В Гостином дворе. Когда была французская выставка.

ВАГИФОВ. Подробнее.

ПОЛКОВНИК. Они, то есть Николай с Виолеттой, пришли раньше. Потом мы привезли Кору. Кора его и Виолетту сама заметила первой. А Николай её довольно долго не замечал. А Виолетта всё, конечно, видела и вела игру. Виолетта постаралась. Отработала блестяще. Пока Николай Кору не замечал, она его делала таким счастливым, что… Было видно, что бедная Кора сама не знает, что делать: подойти – не подойти… Потом Николай Кору заметил… И тоже растерялся. Потом они встретились взглядом. Тут Кора сразу же захотела уйти и дала команду охране – «уходим». Николай бросился к ней. Но охрана его оттёрла. Вот и всё. Кора вышла, не оглядываясь. А его Виолетта подхватила. Всё.

ВАГИФОВ. М-да… Ты уверен?

ПОЛКОВНИК. В чём?

ВАГИФОВ. Что это – всё?

ПОЛКОВНИК. А что ещё?

ВАГИФОВ. Никаких картинок ей не показывали, не подбрасывали? Ведь вы на Клязьме всё снимали, как обычно?

ПОЛКОВНИК. Снимали, конечно… Но этого не понадобилось. Видите, как она прореагировала.

ВАГИФОВ. М-да… Прореагировала. Когда эта встреча произошла?

ПОЛКОВНИК. Вчера.

ВАГИФОВ. Ох, бедная моя доченька…Кто бы мог подумать? Какая горячая… Искренняя… Какой мир жестокий! Какой жестокий мир! Ну, ничего… Поплачет – пройдет, другого найдет.Куплю ей новую машину. Пусть поедет в Лондон. Или в Америку, или куда захочет… Какой жестокий мир! Что за люди!

Уходят. Вскоре на сцену выходит Слуга. У него в руке инструменты. То насвистывая, то напевая блатной мотивчик подходит к радиатору, кладет инструменты на пол. Потом подходит к телевизору и начинает переключать каналы. Мелькают новости, реклама, спорт, реклама, опера… Слуга останавливает свой выбор на попсе и включает погромче. Потом садится к радиатору и начинает что-то починять… Звучит «русский шансон»: «…никогда не забуду, ту малютку с вокзала, что меня провожала, в край суровый тогда...»

Занавес

Картина седьмая

Квартира Авакумовых. В тот же день вечером. Интерьер прежний. За накрытым к ужину обеденным столом сидят Николай и Таня. Приглушенно работает старый радиоприемник, звучит приятная легкая фортепьянная музыка. Входит Елена Павловна, неся на подносе торт «Наполеон».

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А вот и торт! Переходим к десерту! Коля, наливай.

НИКОЛАЙ. Мама, лучше тебя никто в мире торт не делает! Ура!

ТАНЯ. Молодец, мама! В папин день рождения ты всегда делала «Наполеон».

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, вот… Думаю, в последний раз.

ТАНЯ. Ну, почему в последний?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Потому что … Не знаю…

НИКОЛАЙ. Мама. Жизнь продолжается! Садись. Я уже разлил.

Елена Павловна садится. Все берут бокалы.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, еще раз за нашего папочку, за его шестидесятиоднолетие!

НИКОЛАЙ. Ура!

ТАНЯ. Ура!

Чокаются. Николай разрезает торт.

ТАНЯ. Мама, я забыл – кому на этот Новый год монетка выпадала?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ты представляешь? Папе!

НИКОЛАЙ. Да, точно. Я об этом уже думал.

ТАНЯ. Ничего себе! Вот так «счастье». Всё! Не будем больше монету запекать!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да. И мне больше не хочется.

НИКОЛАЙ. А-а-а… Суеверия… Все эти приметы…

ТАНЯ. Ну, Коля… Как сказать. Некоторые приметы сбываются. Например, у Ларисы из нашей группы разбилось старинное трюмо. Причем само – дома вообще никого не было. Приходят – а на полу одни осколки – представляешь?

НИКОЛАЙ. Ой-ой-ой… Барабашки, чебурашки и полтергейст.

ТАНЯ. Подожди смеяться. На следующий день бабушка умерла. А это трюмо было её приданным! Представляешь? Ему вообще сто лет.

НИКОЛАЙ. Совпадение. Или, возможно, бабушка узнала, расстроилась. Получился стресс – много ли старушке надо? Сколько ей лет было?

ТАНЯ. Да нет. Ей было за девяносто. Она вообще ничего не знала. Она давно прикованная лежала. В другой квартире к тому же.

НИКОЛАЙ. Девяносто, говоришь? Парализованная? Ну, тогда точно зеркало виновато! Отчего бы еще могла умереть такая юная здоровенькая бабушка? Разве только от несчастной любви?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Коля! Не кощунствуй.

НИКОЛАЙ. Не буду, не буду…

ТАНЯ. Кстати, как там твоя богатая невеста? Что-то она не звонит… Вы что поссорились?

НИКОЛАЙ. Не понял – почему «кстати»?

ТАНЯ. Ну это я так… Про любовь заговорили…

НИКОЛАЙ. Ты лучше про себя расскажи. У тебя с Аликом что – роман?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Коля. Ну что ты так прямолинейно.

НИКОЛАЙ. Она моя сестра. Младшая. Причем я ей теперь вместо отца. Я просто обязан заботиться о её нравственности и о её будущем.

ТАНЯ. Ой-ой-ой! Заботливый! С Аликом ничего особенного. Так… Встречаемся. Но ты не ответил про Кору?

НИКОЛАЙ. Про Кору? (Берет руки бокал вина.) Мы расстались. Ну, выпьем?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Как?

ТАНЯ. Почему?

НИКОЛАЙ. Ну, что вы… Ничего особенного. Люди встречаются, люди расстаются… Давайте выпьем за… За жизнь! Жизнь прекрасна во всех своих проявлениях!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Подожди… Ну должна же быть причина…

ТАНЯ. Она тебя бросила?

НИКОЛАЙ. Она – меня? Ну нет… Скорее я – её. Ну, чокнулись!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. (Чокаясь.) Коля, но, мне кажется, у тебя кто-то есть. Не хочешь, не отвечай.

ТАНЯ. (Чокаясь.) За жизнь, так за жизнь!

НИКОЛАЙ. Ну, почему. Отвечу. У меня есть девушка.…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Кто она?

НИКОЛАЙ. Она? М-м-м… Она журналистка. Работала за границей. Теперь в Москве.

ТАНЯ. Она иностранка?

НИКОЛАЙ. Нет. Просто там работала. Она была замужем.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. О господи! Сколько ей лет?

НИКОЛАЙ. Двадцать.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Как? Танина ровесница? И уже побывала замужем?

ТАНЯ. За иностранцем, да?

НИКОЛАЙ. Да. Хватит. Не спрашивайте меня больше.

ТАНЯ. Красивая?

НИКОЛАЙ. Красивая. Всё. Давайте выпьем лучше за нашу маму. (Наливает.)

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да что это ты рюмку за рюмкой! Ой, сынок, сынок… Сколько волнений, пока вы вырастите…

ТАНЯ. А как её зовут?

НИКОЛАЙ. Танька, хватит спрашивать. Её зовут Виолетта. Ну, поднимем бокалы!

ТАНЯ. Виолетта?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Виолетта? Виолетта Валери…

НИКОЛАЙ. Что?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ничего. Это я так… Ассоциации.

ТАНЯ. Какие ассоциации?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да так, глупость. Ассоциации с именем Виолетта.

ТАНЯ. А что тебе вспомнилось?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. «Травиата» Верди. Там главная героиня – Виолетта Валери.

НИКОЛАЙ. А-а-а… Ну, чокнулись! Будь здорова, мама.

ТАНЯ. Мамочка, будь здоровой и вечно молодой!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Спасибо, дети. Здоровой – согласна, а молодой мне уже ни к чему.

ТАНЯ. Ой, мама… Ну что такое 56? Это не возраст! Посмотри на… Эту, как ее, Коля?

НИКОЛАЙ. Кого?

ТАНЯ. Ну, «Карнавальная ночь»?

НИКОЛАЙ. А, Гурченко…

ТАНЯ. Вот-вот. Мама, она же тебя в два раза старше, – а как выглядит!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, ей это, видимо, зачем-то надо… А мне нет.

ТАНЯ. И тебе надо!

Звонит мобильный телефон Николая. Он отвечает: «Да. – Что, прямо сейчас? Ты уверен? – Ладно… Еду.».

НИКОЛАЙ. Ну вот! Мишка звонит. Придется срочно подъехать к заказчику.

ТАНЯ. Что, на завтра нельзя?

ТАНЯ. Ну, видишь, заказчик сегодня ночью срочно уезжает в Гонконг. И вернется недели через две. Тут откладывать нельзя… Но я быстро. Часа через два я вернусь, или позвоню.

Встает из-за стола. Пытается до кого-то дозвониться. Потом что-то набирает на клавиатуре телефона.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, ладно… Вот и закончился папин день рождения…

НИКОЛАЙ. (Продолжая набирать.) Погоди, может, еще не закончился…

ТАНЯ. Мама, не убирай. Посидим еще.

НИКОЛАЙ. Ну, вот… Я тут Виолетте послал эсэмэску. Дозвониться что-то не могу. То ли телефон выключен, то ли она где-то… В метро… Короче, мы собирались встретиться сегодня. Она должна была за мной заехать… И позвонить. А я теперь целый час буду в метро. Поэтому я ей пишу, чтобы, в случае чего, звонила сюда, домой. А вы ей все объясните – хорошо? Если она позвонит – приглашайте домой. Пусть тут меня подождёт. Вот вы и познакомитесь.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ой, Коля, мы же не готовы.

НИКОЛАЙ. Мама! Ты ее увидишь – поймешь, что с ней очень легко и просто! Она умница и очень интеллигентная девушка.

ТАНЯ. Ладно… Не волнуйся… Всё сделаем рулезно и кульно.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Что? Что ты сказала, я не разобрала…

НИКОЛАЙ. Это мама молодежный жаргон: «рулезно» и «кульно», то есть – «правильно» и «хорошо».

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Никогда не слышала…

НИКОЛАЙ. Ну, всё. Я побежал. Всем привет!

Уходит. Елена Павловна убирает со стола. Таня включает телевизор. Бегает по каналам. Доносятся обрывки рекламы и прочее. Наконец прорывается марш Прокофьева из «Ромео и Джульетты». Елена Павловна, услышав, просит оставить этот канал.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Танюша, давай посмотрим. Это же «Ромео и Джульетта». Смотри – это тот старый фильм с Улановой. Боже, как это прекрасно!

ТАНЯ. Давай… Ты тут садись, а я с диванчика посмотрю…

Елена Павловна садится в кресло напротив телевизора, а Таня ложится на тахту и лёжа делает гимнастические упражнения: то ноги поднимет, то руки, стремясь делать это в такт музыке.

ТАНЯ. Мама!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Что?

ТАНЯ. А почему ты меня в балет не отдала?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А ты разве хотела?

ТАНЯ. В детстве – нет, сейчас – хочу.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Понятно…

Таня встаёт, выходит на середину и, опираясь о стол как о балетный станок, начинает выделывать некие па, как бы подражая происходящему на экране.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. (Не оборачиваясь) Только осторожно, Таня… Не растяни связки. Балерины сначала разогреваются…

ТАНЯ. Угу… Я как раз разогреваюсь…

Звонит телефон. Елена Павловна берет трубку. Таня выключат звук.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да. Его нет. Да, он предупредил… Вы Виолетта? Он сказал, чтобы я вас к нам пригласила… Приходите… Не беспокойтесь. Ждем. Вам рассказать как проехать? А, вы прямо тут? Прямо под окнами? Заходите. (Вешает трубку.) Таня. Она уже у подъезда! Я пойду переоденусь. Встречай её.

ТАНЯ. Мама! Не волнуйся ты так. Ну, Виолетта… Ну, «Ромео и Джульетта»… Ну, Джузеппе Верди с Шекспиром… Не Филипп же Киркоров с Аллой Пугачёвой, в конце концов… Иди, переодевайся. Я её встречу.

Елена Павловна уходит. Таня оглядывает комнату, кое-что поправляет, кладет на место. Раздается дверной звонок. Таня со словами «иду, иду» идет открывать дверь. Слышны возгласы из прихожей. «Ой!» – «Ни фига себе!»… Входят Таня и Виолетта.

ТАНЯ. Ну, ты, мать, даёшь… И как это тебя угораздило?

ВИОЛЕТТА. Танька!.. Я – в шоке!

ТАНЯ. А я?

ВИОЛЕТТА. Совершенно невероятное событие. В десятимиллионном мегаполисе!

ТАНЯ. Да-а-а…

Входит Елена Павловна.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Здравствуйте.

ТАНЯ. Мама! Это же Вика Малышева! Из параллельного класса.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А-а-а… Здравствуйте, Вика. (Тане.) А… Виолетта?

ТАНЯ. Это и есть Виолетта.

ВИОЛЕТТА. Да, Елена Павловна. Я и есть Виолетта. А в школе меня звали Вика. Мы с Таней в школе учились вместе… Таня в «а» – классе, а я – в «вэ». Вы меня не помните?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Честно говоря… Стала забывать… Проходите, садитесь. Я сейчас чаю принесу.

ВИОЛЕТТА. Елена Павловна, не беспокойтесь, пожалуйста. Не хлопочите.

Елена Павловна уходит.

ТАНЯ. Ну, рассказывай… Где моего брата подцепила?

ВИОЛЕТТА. Слушай, до сих пор представить не могу, что Николай Авакумов – твой брат.

ТАНЯ. Угу. А я – Татьяна Авакумова.

ВИОЛЕТТА. Да я помню… Просто не думала… Мало ли Авакумовых…

ТАНЯ. Так где вы познакомились?

ВИОЛЕТТА. На выставке творческого объединения «Аркаим» . Я увидела его работы… Заговорила…

ТАНЯ. А ты что, имеешь отношение к живописи? Коля говорил, что ты журналистка, работала за границей. Что ты была замужем…

ВИОЛЕТТА. Ну, всё правда… А что еще он рассказывал?

ТАНЯ. Практически ничего. Не успел. Убежал к заказчику. Теперь тебе отдуваться. Колись.

ВИОЛЕТТА. Ну, что тут рассказывать. Всё, как обычно…

ТАНЯ. Начни с начала. Я же тебя после выпускного не видела.

ВИОЛЕТТА. Ну… В МГУ я не поступила – поступала на журналистику.

ТАНЯ. А как же ты журналисткой заделалась?

ВИОЛЕТТА. Подожди… Ты же многого не знаешь. Родители развелись. Отец пил… А мать… Короче, они меня отправили к маминой сестре. В Одессу. Моя тётя доцент в Одесском универе. Там меня взяли на филфак. Стала учиться. Всё шло нормально. Одесса, знаешь, потрясающий город! Такое ощущение, что ты живешь не в одном каком-то городе, а во всём мире сразу. Ощущение, что и Париж, и Лондон, и Нью-Йорк – вот здесь, рядом. На улицах полно иностранцев, в море – пароходы… Весёлая южная жизнь в красивом городе! После первого курса я не поехала домой, в Москву. Мне уже исполнилось восемнадцать. Мы с друзьями поехали на машине в Румынию, Болгарию, Грецию... Представляешь? Мы путешествовали совершенно свободно, как граждане мира! Ты вообще-то была за границей?

ТАНЯ. Была.

ВИОЛЕТТА. Где?

ТАНЯ. В Тунисе.

ВИОЛЕТТА. Чё это тебя занесло?

ТАНЯ. Загорать летали.

ВИОЛЕТТА. С кем?

ТАНЯ. Не то, о чём ты подумала. С подругами.

ВИОЛЕТТА. Ну, а парень-то у тебя есть?

ТАНЯ. Есть.

ВИОЛЕТТА. И кто он?

ТАНЯ. Давай о нём потом. Ты про себя рассказывай… Продолжай: Болгария, Румыния…

ВИОЛЕТТА. А-а-а… Ну да. С ним я познакомилась в Греции. Он англичанин. Джозеф. Джозеф Кован. Просто познакомились на пляже… Он был в той же гостинице. Подружился со всей нашей компанией. Три дня мы общались, ходили на Акрополь. У нас ничего не было. А потом – уже осенью – вдруг приехал в Одессу! Представляешь?

ТАНЯ. Именно к тебе приехал?

ВИОЛЕТТА. Ну да. Сказал, что влюблён и не может без меня жить.

ТАНЯ. После трех дней знакомства?

ВИОЛЕТТА. Он так красиво ухаживал… Цветы, автомобили, рестораны…

ТАНЯ. Сколько ему лет?

ВИОЛЕТТА. Сорок восемь.

ТАНЯ. Старик!

ВИОЛЕТТА. Ты что? С ума сошла? Какой старик? В сорок восемь они только начинают становиться нормальными мужчинами. Только-только проходит юношеская гиперсексуальность. С двадцати– тридцатилетними ни о чем кроме секса ни говорить ни думать невозможно. А с мужчиной за пятьдесят… Понимаешь – он и друг, и любовник, и отец родной… Он всё знает и умеет.

ТАНЯ. И имеет.

ВИОЛЕТТА. Да, и имеет… Ты что, считаешь, деньги – это неважно?

ТАНЯ. Он богат?

ВИОЛЕТТА. По нашим меркам – да, по их – не богат, но вполне обеспечен. Мы поженились в Одессе, и он увез меня в Стамбул.

ТАНЯ. Почему в Стамбул? Это же Турция.

ВИОЛЕТТА. У него там бизнес.

ТАНЯ. Ну, а журналистика?

ВИОЛЕТТА. Какая журналистика? Он занимался недвижимостью.

ТАНЯ. Ты. Не он, а ты – журналистка.

ВИОЛЕТТА. А… Я, знаешь, стала фри-лансером. Свободным журналистом. Писала для журналов о туризме.

Входит Елена Павловна с чайником.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Вот свеженький чаёк. Угощайтесь.

ВИОЛЕТТА. Спасибо.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Налить?

ТАНЯ. Мама, я сама налью.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Если я вам не нужна, я к себе пойду. Хорошо? Вы на меня не сердитесь, что я не гостеприимна? Я просто сегодня немного устала…

ВИОЛЕТТА. Ну что вы, Елена Павловна… Вы очень гостеприимны. Это вы меня извините за такое внезапное вторжение.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Какое же внезапное… Николай предупредил. Да и скоро он сам, наверное, придет. Он сказал – часа через два. А, может, и раньше.

ТАНЯ. Спасибо, мама. Не беспокойся. Иди, отдыхай. Мы тут поболтаем, как старые знакомые.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Ну, хорошо… Я тогда пошла.

Уходит.

ТАНЯ. Ну, продолжай… Так вы, значит, жили в Стамбуле.

ВИОЛЕТТА. Слушай, какая у тебя мамаша… Потрясающая. Настоящая русская интеллигентка. Мне так неловко… (Встаёт, ходит по комнате, разглядывает. Подходит к письменному столу, смотрит на портрет.) А это кто?

ТАНЯ. Это мой отец. Дмитрий Никандрович Авакумов. Доктор технических наук, профессор. Математик. Занимался кибернетикой.

ВИОЛЕТТА. Я вижу – тут траурная ленточка?..

ТАНЯ. Да, он умер. Два месяца назад. Сегодня его день рождения. Ему исполнилось бы шестьдесят один год.

ВИОЛЕТТА. Ой… Ой, Танька!... (Плачет.) Прости меня!

ТАНЯ. Да за что же.

Обнимают друг друга.

ТАНЯ. Ты ни в чём не виновата…

ВИОЛЕТТА. Я… Я… Я очень виновата… У вас такая семья… И твой брат… Это чистый, прекрасный человек! А я! Я должна тебе всё рассказать. Слушай!

ТАНЯ. Да что с тобой. Садись. Успокойся. Чего тебе –воды, чаю? Вина?

ВИОЛЕТТА. Ничего не надо. Слушай. И не перебивай.

Садятся на диван.

ВИОЛЕТТА. Танька. Я всё тебе соврала. Всё. И про англичанина… И вообще всё. Да, я действительно поехала к тётке в Одессу. Только оттуда я поехала в Турцию не к англичанину… Я проститутка! Понимаешь? Про-сти-тут-ка!

ТАНЯ. Тише! Мать услышит!

ВИОЛЕТТА. Я поехала вместе с другими девчонками работать аниматором в отель на летний период, на каникулы. Там у нас отобрали паспорта. И отвезли в паршивый отель на окраине Стамбула. Мы и не знали, где находимся. Я там провела самые страшные полгода в моей жизни.

ТАНЯ. А потом.

ВИОЛЕТТА. Потом меня выкупили русские бандиты и привезли в Москву.

ТАНЯ. А потом.

ВИОЛЕТТА. Всё. Теперь я на них работаю. Я – девушка по вызову. И для сопровождения.

ТАНЯ. Как это?

ВИОЛЕТТА. Ну, когда кого-нибудь из бизнесменов надо сопровождать. Под видом секретаря.

ТАНЯ. И что? Почему ты от них не сбежишь?

ВИОЛЕТТА. Это невозможно. Подожди, не перебивай. Теперь самое главное. Меня специально подослали к твоему брату. Я должна была его очаровать и влюбить в себя. Под видом журналистки и поклонницы его творчества.

ТАНЯ. А зачем?

ВИОЛЕТТА. Чтобы отбить его у дочери богатого бизнесмена. Папаша не хотел, чтоб его дочь встречалась с Николаем.

ТАНЯ. Почему?

ВИОЛЕТТА. Откуда я знаю? Потому, что он ей не пара. Она богатая. Единственная наследница огромного состояния. А Николай…

ТАНЯ. Понятно… Значит, с Корой они расстались…

ВИОЛЕТТА. Они бы не расстались. Я видела её. Она Колю любит. Да и он её тоже любит. До сих пор. Я-то это знаю, поверь.

ТАНЯ. (Задумчиво.) Верю.. Теперь я тебе верю…

ВИОЛЕТТА. Теперь ты всё знаешь. Я хоть перед тобой чиста.

Раздается телефонный звонок.

ТАНЯ. О, наверное это Коля. (Берет трубку.) Да, квартира Авакумовых. Нет, его сейчас нет. Это его сестра. Таня. Да, знаю… А вы кто? Кто? А-а-а… Как отравилась?! О, господи! Где? Да, знаю. Это рядом. Записываю… Конечно, конечно. Спасибо, что позвонили. Да, я всё поняла. Бедная… Да, спасибо. До свидания.

ВИОЛЕТТА. Что случилось?

ТАНЯ. Кора отравилась…

ВИОЛЕТТА. Это я, это я виновата!

ТАНЯ. Тихо. Не ори. Мать разбудишь. Её спасли. Она в больнице. В частной клинике.

ВИОЛЕТТА. Где?

ТАНЯ. Прямо здесь. Недалеко. Из окна видно… Значит так. Ты сиди здесь, а я пойду ее навещу. Бедная девка.

ВИОЛЕТТА. Я не буду сидеть здесь. Я тоже пойду. После всего, что я тебе рассказала… Оставаться у вас в доме… Ты Николаю расскажешь?

ТАНЯ. Да. Я всем всё расскажу. Иди.

ВИОЛЕТТА. Прости меня. (Плачет.)

ТАНЯ. (Обнимая Виолетту.) Да, ладно… Чего уж… Главное – все живы! Ты не исчезай. Надо как-то выходить из этого…

ВИОЛЕТТА. Я с тобой пойду!

ТАНЯ. Ещё не хватало. Ты ещё ей все это расскажи, так её кондрат точно хватит.

Звонок в дверь

ТАНЯ. О! Коля!

ВИОЛЕТТА. Таня, я боюсь!

ТАНЯ. Не боись. Жизнь есть жизнь. Пойду открою. Это, наверное, не Коля. У Коли есть ключ. Это Алик – я совсем про него забыла.

Уходит. Возвращается с Аликом.

ТАНЯ. Так и есть, Алик. Знакомьтесь.

АЛИК, А мы знакомы. Здравствуйте, Виолетта.

ВИОЛЕТТА. Здравствуйте, Алик.

ТАНЯ. Ну, и хорошо… Слушай. Тут такое дело. Нам с Виолеттой надо отлучиться. Ненадолго. А мама спит. А Коля вот-вот придет. Он, видимо, в метро – его мобильник не отвечает. Так что – не в службу, а в дружбу: посиди тут. Подожди нас, пожалуйста. Хорошо? Мы скоро.

АЛИК. А куда вы?

ТАНЯ. Да тут рядом… По делам.

АЛИК. А-а-а… Ну ладно. Телек смотреть можно?

ТАНЯ. Можно. Но тихо. Угощайся всем, что найдешь не только на столе, но вообще в доме. (Виолетте.) Пошли.

Уходят. Алик включает телевизор. Шарит по каналам.

ТВ. «…проблемы с перхотью?..» -– «…займись любовью! А чем еще заниматься, когда тебе семнадцать?...»

Появляется Елена Павловна.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Добрый вечер... А где?..

АЛИК. Добрый вечер, Елена Павловна. Таня с Виолеттой куда-то ненадолго ушли. А меня просили тут посидеть. Их подождать. И Коля скоро должен прийти. Я вас разбудил? Простите…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Нет, я не спала. Я так… Прилегла ненадолго. А куда же они ушли?

АЛИК. Я, честно говоря, не знаю. Сказали что куда-то ненадолго. Рядом.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Алик, скажите… А вы эту Виолетту знаете?

АЛИК. М-да… Видел несколько раз.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Откуда она знает Николая?

АЛИК. А-а-а… Это мне Мишка с Валеркой рассказывали. Ровно две недели тому назад. На открытии нашей выставки. Коля тогда был в ударе! Журналисты, телевидение, интервью. Купался в славе! Тут и эта подошла. Виолетта, то есть. Сама подошла и познакомилась.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Сама подошла?

АЛИК. Угу. Ей его картины очень понравились. Она и захотела познакомиться. Это нормально…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Вы так считаете?

АЛИК. А чё тут такого? Подойти к автору на его выставке… Это нормально!

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да, наверное. Сейчас как-то многое упростилось. Люди стали более… рациональны, что ли… Вот я постеснялась бы. Я знаете, Алик, всю жизнь боготворила Святослава Рихтера. Была на многих его выступлениях. И ни разу – можете себе представить – ни разу не осмелилась подойти к нему после концерта, поблагодарить… А многие это делали.

АЛИК. Рихтер это?...

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Это великий пианист. Великий русский пианист!

АЛИК. Русский? Рихтер – русский?

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Да, конечно… А что вас удивляет?

АЛИК. Фамилия! Еврей он, Елена Павловна. Тем более – пианист…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Эх, Алик, Алик… Что же это происходит? Все как помешались… Если вас интересует происхождение фамилии Святослава Теофиловича, то он – из немцев. Но он русский человек. По духу, по культуре, по судьбе, наконец! И не надо копаться в этих составах крови! Это расизм, это недостойно интеллигентного человека. Тем более – русского интеллигента!

АЛИК. Ну, Елена Павловна… Я не русский интеллигент. Я – «россиянин». А вы просто не знаете. Это вас коммунисты так воспитали. Кровь имеет значение. Самое большое значение имеет именно кровь. А культура, там, дух и всё такое… Вы посмотрите – кто сейчас разграбляет всю страну? Кто? – Русские, как вы говорите, «по культуре» Коганы, Рабиновичи, Жапаянцы и Махмудидзе… Им плевать на судьбу русской нации и русской культуры. Они выдоят эту русскую корову, которую мы считаем своей Родиной, своей матерью, и – свалят в свой Израиль и в свою Америку! А культура! Вы посмотрите телевизор! Это же тотальное оболванивание народа! Его растление! Им плевать, что будет с нами и нашими детьми. Деньги, деньги, деньги! Любой ценой! То, что после их телевидения Ванька сопьется, Петька станет наркоманом, а Машка проституткой – им всё равно! Из этого тоже можно извлечь прибыль: Ваньке выгодно продать водки, Петьке – героину, а уж Машка…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. (Возмущена и знаком приказывает Алику замолчать.)

Звонок в дверь Елена Павловна идет открывать. Возвращается вместе с Николаем.

НИКОЛАЙ. О! Привет. Ты уже здесь… А где остальные.

АЛИК. Таня с Виолеттой куда-то ненадолго отошли. Сказали, что скоро будут.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Есть хочешь?

НИКОЛАЙ. Чаю попью. Сейчас руки помою… А куда они пошли, я не понял? Только познакомились…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Коленька, ты даже не представляешь! Оказалось, что Виолетта и Таня учились в параллельных классах! Представляешь? Они знакомы с первого класса!

НИКОЛАЙ. Серьёзно? Вот это да… Подожди, расскажешь. Сейчас вымою руки…

Уходит.

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. Алик, вы тут такого наговорили… Я вас прошу, больше этот разговор не продолжать. Я надеюсь, вы измените свои взгляды. Для этого вам надо больше читать, развиваться. Тогда вы узнаете, что истинная русская культура – многонациональна, и творили ее представители многих национальностей. От Пушкина, имевшего африканскую кровь, до Владимира Ивановича Даля, который был датчанином, или шведом – неважно… Куинджи был греком, Мандельштам евреем, Бенуа французом, а Окуджава грузином. И все они творили великую русскую культуру. И Россия для них – такая же единственная и горячо любимая Родина, как и для всех остальных! Они её выстрадали и полили своей кровью на фронтах и своим потом на заводах и в институтах. Да! И все народы, причастные к русской культуре, гордятся ей по праву, гордятся, как своей собственной! А если какой-то там… нечестный человек… украдет и увезёт из страны миллиард долларов… Мне не жалко. Ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Толстого, ни Ахматову он никуда не увезет! А это – главное! Всё! Прошу вас разговор не продолжать. Особенно при Коле.

Входит Николай, вытирая руки полотенцем.

НИКОЛАЙ. Так… Ну… Рассказывайте…

Дверной звонок. Коля со словами – «а, наверное это они…» идет открывать. В комнату врывается бледная Виолетта.

ВИОЛЕТТА. Там!.. В больнице!... Таню убили! (рыдает.)

НИКОЛАЙ. Что?! Что ты говоришь?!! (Трясет ее за плечи.) Говори толком!

ВИОЛЕТТА. Таню застрелила охрана! Мы хотели навестить Кору.

НИКОЛАЙ. Кору?! Причем тут Кора?!

ВИОЛЕТТА. Кора отравилась. Из-за тебя… Нет – из-за меня! Но ее спасли! Она тут – в соседней больнице.

АЛИК. Что с Таней!!!

ВИОЛЕТТА. Кора лежит в отдельной палате. С охраной. Нас вообще не пускали. Но Танька нашла белый халат и побежала. А когда она прорывалась в палату… Там охранник её… Он выстрелил. Врачи подбежали. Потом я… Она умерла (рыдает)… сразу же…

ЕЛЕНА ПАВЛОВНА. А! (С воплем сползает на пол.)

НИКОЛАЙ. Мама! (Бросается к матери, отталкивая Виолетту.)

ВИОЛЕТТА. Ой! (Падает.)

АЛИК. (Выходит на середину сцены. Смотрит в зал.) Ну, суки! Ну, вы у меня еще наплачетесь! Мало не покажется!

Все замирают в своих позах. На сцену выползают телевизоры… Много-много телевизоров – и все что-то говорят, поют, гремят, скрежещут! Всё громче и громче. Постепенно они разворачиваются лицом к зрителям и ряд за рядом, слой за слоем покрывают все пространство сцены и наперебой «вещают» в зал.

Занавес

2006 г., Москва