Говорящая муха

– Чего ты обиделась-то? Я ведь прекрасно понимаю, что разные биологические виды питаются, так сказать, на разных террасах, так что наш разговор в туалете не надо воспринимать всерьез…
– Ты чего там мелешь, я не пойму. Какие еще террасы? Я тебя тут жду уже целый час, нажралась до отвала, прочитала от скуки, вместе с тем мужиком письмо от его жены, а тебя все нет. А в туалет ваш – ты уж меня извини, – я не летаю. Я, дорогой мой, в грязи этим делом заниматься не люблю, в отличие от вас. У меня для этого достаточно превосходных люстр во всех залах. На мой век, как говориться, хватит.
– Так это была не ты?
– Конечно, не я. Ты думаешь, что в крупнейшей библиотеке страны всего одна муха? Такая умная, действительно одна, а обычных мух тут хватает.

Я закончил борьбу с бумажным мешочком. Жидкость в стакане стала похожа на чай.
– Я без смеха не могла смотреть на то, как ты его топил. Ты и вправду не понимаешь, что этого делать не нужно?
– Правда, не понимаю.
– А еще физик. Значит так: во-первых, верхние слои в стакане имеют более высокую температуру, а это способствует лучшей экстракции всех веществ из листьев чая. Уже по этой причине не следует топить пакетик. И воздух выжимать из пакета не нужно: все равно всё достаточно намокнет за счет действия капиллярных сил, а вот как теплоизолятор этот пакетик поработал бы неплохо, если бы плавал по поверхности. Кроме того,…
– Хватит, я все понял, хоть я и не со всем согласен.
– Отлично! Давай поспорим! Давай, я прошу тебя… Поспорь со мной. С чем же вы не согласны, коллега? Надеюсь, у вас есть возражения?
– Я думаю, что некоторые эффекты, о которых ты говоришь, ничтожно малы.
– Давай посчитаем…
– Нет, довольно. Считать я не хочу. Я устал, да и в целом я с тобой согласен. Ты мне лучше ответь на очень важный для меня вопрос. Ты, как я понял, проявляешь особый интерес к физике, математике, так?
– Совершенно верно. А также, отчасти, к химии, технике, биологии.
– А почему? Почему ты, имея неограниченные возможности, выбрала себе именно эту область?
– А что бы ты мне посоветовал?
– Ну, я не знаю… Вот я, например, считаю, что ошибся, став физиком. Что мне надо было становиться каким-либо гуманитарием. Это мне ближе по духу, и по складу ума.
– Я могла бы тебе ответить кратко и исчерпывающе. Но, раз ты по своему скудоумию сам не допер, отвечу поподробнее. Не думаешь ли ты, что мне может быть интересна, например, ваша история?
– Да, пожалуй, история тут не…
– А не считаешь ли ты для меня нормальным увлечься пением? Музыкой? Хореографией? Или живописью со скульптурой?
– Да-да, верно… Ты права, но я имел в виду…
– Нет, подожди, не перебивай. Дай уж мне высказаться. Отличное, вероятно, занятие – писать книги, но уж простите: для этого у меня нет самого главного – рук. Да и со знанием жизни слабовато.
– Ну, тут ты не права! Книги создаются в голове – руки тут не главное. Можно нанять человека. который будет их записывать. Да и насчет знания жизни не все так просто. Во-первых, можно его расширить, во-вторых, его, быть может, достаточно…
– Не уговаривай! Не писала, и не буду. Пустое дело. Я почти всех ваших «великих» писателей перечитала. Скука смертная. Почти все – о людях. Короче говоря, они меня не вдохновили. Но остается еще один род, так называемой, гуманитарной деятельности – социология, политология, философия и так далее. Это уж и вовсе мерзость!
– Но почему?
– Да потому, что мне ваши проблемы не интересны! Они мелки и убоги. В них отсутствует логика и взаимосвязь частей. Все упирается в вашу человеческую, лучше сказать, скотскую природу!
– Скажи, за что ты так не любишь людей?
– А ты вспомни-ка еще об одной, с позволения сказать, науке – санитарии и гигиене. Вспомнил? А плакат «Уничтожайте мух» видел? Ну, вот то-то. Так что ваши гуманитарные науки мне просто противны. Да и из самого их названия что следует? Гу-ма-ни-тар-ны-е, то есть – человеческие. А я, слава богу, муха, да еще, слава Рентгену, мутант, поэтому моему уму нужна пища. А для этого нет ничего лучше теоретической физики! Вот вчера, например, я с одни прохиндеем читала «Введение в теорию квантованных полей» – вот это вещь! Ладно, допил свои помои? Пошли обратно.

Я подошел к лифту.

– Ты что? Про гиподинамию не слыхал? А ну, давай пешочком. А я у тебя на плече посижу. Я сегодня налеталась.

Так мы и пошли. Обогнули гардероб, поднялись по парадной лестнице. Прошли сквозь инкрустированный мрамором и бронзой дверной проем, затем по скрипучей, но красивой дубовой лестнице мы добрались до нашего читального зала. По дороге муха продолжала болтать.

– Обычные мухи живут не так уж долго. Хоть и спят всю зиму. Я уже перекрыла средний возраст вдвое, ни разу не впадая в спячку. Как я этого достигаю? Очень просто. Здесь срабатывает золотое правило: умные живут долго. И действительно: я не ползаю по помойкам и выгребным ямам, не питаюсь несвежей пищей. Не подвергаю свой организм изнурительному труду или перегрузкам. Не нервничаю. Не завидую. Хоть у меня и множество врагов, я предугадываю их намерения, и не позволяю себя сожрать. Или прихлопнуть. У меня отличные, так сказать, квартирные условия: просторный дом в центре города с очень ровным температурно-влажностным режимом. У меня есть увлечение и возможность им заниматься. Все это формирует самое главное – ощущение успеха! Если хочешь, даже славы.
Я пользуюсь почти безграничной властью над остальными мухами, причем они этого не замечают. Наоборот, когда я им покажу кучку каких-нибудь отбросов, меня благодарят всю жизнь, прославляя мой ум и доброту. Мало того, я им внушила, что они виноваты в гибели моих родителей, севших на липучку, их не покидает чувство вины.
Над людьми у меня тоже власть немалая. Ибо если свобода – это осознанная необходимость, то власть, это осознание мною пределов вашей свободы. А я эти пределы прекрасно знаю. То, что вы нас уничтожаете, дает вам мнимое ощущение могущества и целенаправленной деятельности. На самом же деле вы этим служите делу объединения всех мух. Опасность сплотила нас. Почти все, что вы делаете для себя, на самом деле наибольшие блага приносит нам. Мир ваших ценностей, приносящий вам как радость творчества, так и бесчисленные горечи, ко мне оборачивается самой светлой своей стороной. Вы для меня построили этот дом, привозите мне пищу и питьё, наконец, вы пишете для меня книги.
Как видишь, достаточно лишь одного непризнания шкалы ваших ценностей, чтоб жить среди вас, как куперовские пары в сверхпроводнике: двигаюсь, куда хочу. И никому ничего не должна. Сам понимаешь, что никаких угрызений совести я не испытываю, ибо мухи-то из-за моих принципов не страдают. Скорее, наоборот. А по длинному счету мух к людям вам еще платить и платить.
– Но почему ты считаешь, что мы вам что-то должны? Ведь все естественно, экологически сбалансировано. Вы разносите заразу, и мы вас уничтожаем, то есть поддерживаем ваше количество в разумных пределах…
– Глупость! Не с тобой насчет разума и разумности говорить! Те помойки и выгребные ямы, где вынуждено питаться большинство моих соплеменниц, создали вы, а не мы. Кроме того, неужели ты и правда думаешь, что я на своих малюсеньких лапках перенесу заразы больше, чем ты носишь на своих руках, одежде? Да вы, если хочешь знать, один из самых грязных биологических видов. У вас болезней столько, сколько у всех остальных вместе не наберешь.
– Слушая тебя, можно подумать, что мухи – венец природы, а не человек.
– То, что вы сами себя называете венцом природы изобличает вас как существ суетных и меркантильных, ergo, не могущих быть упомянутым венцом. Венцом Природы, если уж хочешь знать, является система взаимосвязей между всем сущим – живым и неживым. То, что вы больше всех на планете шумите и больше всех ее изгадили, это вы. Кажется, и сами уже поняли… На этой оптимистической ноте я и хотела бы с тобой расстаться. Думай, старик… Хоть мыслишки у тебя крутятся и очень медленно, да зато вы, люди, очень долго живете. Ну, пока!
– Подожди, не улетай, я еще хочу тебя о многом спросить.
– О многом говорить не могу. Уже восемь часов вечера. Мне пора.

И она снова взмыла к белому потолку, богато украшенному лепниной, сделала «круг почета» над читальным залом и до меня донеслась ее последняя мысль: «Ты, конечно, хотел меня спросить, не общалась ли я с кем-нибудь до тебя? Конечно, общалась. А теперь, если я подожду, пока до тебя дойдет, ты спросишь, а почему они никогда ничего никому об этом не рассказали? Отвечу и на это. Во-первых, они боятся прослыть сумасшедшими, как и ты. Во-вторых, они сами перестают верить в то, что это было на самом деле, и относят это на счет своей фантазии. Прощай…»

И она скрылась за правой створкой огромных дубовых дверей с круглой бронзовой ручкой.
Вскоре я вышел из библиотеки, пошел по проспекту Калинина, дойдя до Симеона Столпника, свернул на Поварскую и пошел, стараясь не попадать в февральские лужи, в сторону Кудринской площади.


1986 год, Москва