Галактический еврей

Из-за того, что в  начале – или в конце, как посмотреть – 72-й улицы всё ещё тянулся ремонт, и движение перекрыли, здесь в ранние утренние часы было тихо, воздух ощущался как свежий, людей было немного и гулялось по тротуару неплохо. Но вот Сол дошел до ужасного перекрёстка и пожалел, что свернул сегодня на 72-ю улицу. На этом перекрёстке сходились сразу и Бродвей, и 72-я улица и Амстердам авеню. И это жуткое место ещё называлось «Сквером Верди». «Я не знаю – или Верди тут когда-нибудь бывал, но я бы ему не посоветовал», – подумал Сол и двинулся вперед, размышляя, не уйти ли ему через сквер на 73-ю улицу. Там потише. Хотя, с другой стороны, – какая разница? И там и тут на этом квартале очень много разных кафе. А Соломон ещё не завтракал – он всегда говорил, что «завтрак надо заработать» и шёл гулять натощак. Теперь, по глупости забредя в это район, он будет нюхать запахи от этих ресторанчиков, его желудок начнет впустую выделять соки – и что в этом хорошего? «Зачем я только пошел по этой 72-й улице? Может, что-то важное произошло в 72 году? И моё подсознание мне на это указывает? Или я умру в 72 года?  Если эти вещи связаны, я лучше пойду погулять в Гарлем... 120-я улица как раз там! Впрочем, можно и без крайностей: если бы я как настоящий американский патриот, продолжал гулять по Риверсайд-парку в правильном направлении, я уже был бы у мемориала Гранта. А это хоть и самый конец, но 122-й улицы! Настоящий «вэ-ад меа вэ-эсрим»² с гаком!».

Сол пересек Бродвей, миновал  очень старый, похожий на склад или совхозную МТС вход в метро, затем, постояв немного на светофоре, перешёл раздолбанную в заплатках Амстердам авеню, и снова спокойно и размеренно пошел по утренней, но уже очень оживленной 72-й улице. Прогулка осложнялась ещё и тем, что половина пути проходила через бесконечные узкие коридоры строительных лесов. Здесь, на Манхэттене, строят непрерывно. Редко можно увидеть улицу и дома во всей их красе, половина всегда будет закрыта лесами, тротуары перекрыты, переходы занавешены брезентом...

Ах, Америка, Америка... Мечта многих. Для Сола она мечтой никогда не была. Потому что Сол – рациональный человек. Он или ставит себе цель или не ставит. В какой-то момент, он выбрал Америку и добился своего. Он просто ВЫБРАЛ, а не тащился за своей мечтой вслепую и любой ценой, как делают восторженные юнцы, особенно девушки и женщины. Зачем мечтать впустую и тратить на это нервы? Пришло время, когда и возможности сложились, и причины ехать тоже уже, как говорится, достали. Они и раньше были, но, наконец, достали.  А Америка...  Она не то чтобы оказалась хуже, чем Сол ожидал, но просто некоторые проблемы ощущались более чувствительно, чем это представлялось оттуда, из Советского Союза. Но – всё равно: Америка, конечно, страна не без проблем, но лучшей просто пока на Земле нет. Это факт и нечего тут строить иллюзии.

Сол совершенно не страдал от ностальгии. Если, конечно, под ностальгией понимать некую невыносимую тоску по родине, желание вернуться туда несмотря ни на что – как об этом пишут русские классики и коммунистические пропагандисты. Такой тоски и таких устремлений у Сола точно не было. Ни разу за все почти двадцать пять лет «разлуки с родиной» и  жизни в этой стране. Другое дело, воспоминания о молодости и вообще о собственной жизни, протекавшей в разных местах и довольно долгое время – вот уже седьмой десяток и тот перевалил экватор.  

...Если я вспоминаю, как ждал эту заносчивую и экстравагантную Нэлли из Узбекистана в Александровском саду, как шёл дождь и мокрая Манежная площадь отражала здания на другой стороне, как подъехал 111-й автобус, и она из него выскочила вместе с другими студентами МГУ, как ёжась под дождем, доставала зонтик, как он окликнул её, как они спрятались от дождя в грот, как там целовались – и это называется ностальгия, то у меня она есть... Но, по-моему, это не ностальгия, а просто воспоминания. И из них вовсе не вытекает желания вернуться в давно покинутую страну. Так, – полетать невидимкой над городом детства, над Москвой, и тут же вернуться обратно, в свою уютную квартирку на 78-й улице – это с удовольствием. Сол подумал: а хотел бы он кого-то повидать, из тех, кто там остался? И слишком быстро нашел ответ: нет. Там уже никого не осталось... Нет, кто-то из одноклассников, соседей или сослуживцев там живет, но видеть их, особого желания нет. Только на уровне любопытства – опять же, невидимкой – посмотреть, как они выглядят, и исчезнуть. О чём-то говорить, расспрашивать – как прошла их жизнь и всё такое – совершенно не хочется. Нет для Сола в их жизни ничего интересного. Не факт, однако, что они в судьбе Сола не найдут ничего для себя интересного и поучительного. Всё-таки, Сол что-то резко поменял в своей судьбе, рискнул – и прожил ещё одну жизнь, совершенно непохожую на ту, прежнюю. Вот это – интересно. А их однообразное существование в режиме выживания – предсказуемо и лишено поучительности.

Сол любил наблюдать за людьми и философствовать, его интересовала психология. Особенно он любил сравнивать психологию русских и американцев. Общаясь со своими живущими здесь соотечественниками, Сол заметил общее неписанное, но автоматически соблюдаемое правило: не стоит высказывать слишком сильные положительные эмоции по отношению к России или СССР. Это не принято. Ну, разве что изредка с очень близкими людьми можно чуть-чуть «дать слабину»... У Сола, впрочем, пока не было потребности и в этом «чуть-чуть».

Сол так и не прикипел душой к какой-то одной стране. Нет, это неверное выражение – «прикипеть душой». Тут нужны какие-то другие слова. Но смысл в том, что Сол мог быть и «за Америку» и «против Америки», и «за Россию» и против России». Обе страны были ему по-своему дороги, хотя  Россия, в основном, выполняла  роль некоей отрицательной опоры в подсознании. Сол понял, что она был нужна именно подсознанию, а не рациональной части ума,  подсознание требовало постоянной подпитки, постоянного ощущения некоего негатива «для сравнения». Мудрый Соломон, будучи, всё-таки, инженером-конструктором, объяснил это так.

Человек, помещенный в силовое поле между двумя полюсами «добро» и «зло», обязательно должен ощущать оба полюса. И не просто человек, а вообще всё человечество.  Не может существовать «плюс» без «минуса», «бог» без «дьявола». Причем это правило относится ко всему без исключения, а силовое поле «добро-зло» возникает где угодно: от строительных конструкций, до человеческих отношений.  Наше подсознание успокаивается только тогда, когда у него есть ясная черно-белая шкала: хорошее – плохое.  Если теряется этот ориентир, подсознание приходит в беспокойство. Нашим соотечественникам, сознательно рискнувшим собственной судьбой, оказавшимся в очень нелегкой эмигрантской шкуре нужен источник уверенности. Нет, не в правильности собственного выбора – в этом сомнений нет практически ни у кого, это вполне рациональный, сознательный  выбор.  Но, кроме сознания есть подсознание. А оно живет своей жизнью и по своим законам. И если ему нужна опора или подпитка – оно их найдет. И лишь потом ум может всё это описать словами, придумать вполне рациональное объяснение. Поэтому тем, кто покинул СССР и стал американцем, надо время от времени получать подтверждения того, что «в России всё плохо». Также точно и те, кто никуда не уезжал из СССР: для них дополнительной опорой в жизни являются волны негатива, исходящего от Америки. Что поделаешь – психология!

Осознав этот психологический феномен, Сэм стал намного терпимее относиться к чужим взглядам, которые он не разделял и прежде готов был осуждать, спорить, доказывать...

Сол также понял, что создание почти всеми религиями концепций «дьявола», «потусторонних сил» и всего прочего – шаг естественный, дающий в руки способ воздействия. Но когда свойство «быть  злом» благодаря политикам из «потусторонней сферы» приходит в реальную жизнь, получается что-то не так. Свойством «быть злом» наделяются конкретные живые люди и даже целые народы! В результате – нет мира между людьми и между народами. Но зато есть способ управления ими: раз  «отрицательный полюс» нужен каждому, то где-то  на земле его надо разместить. Один из распространенных приёмов – «во всём виноваты евреи»... Ну, что ж: у евреев пока хватает силы держать на себе эту ношу – быть для кого-то «полюсом зла»! Но что-то иногда надоедает...

...Сол притормозил перед входом в очередной узкий проход  из строительных лесов, чтобы пропустить выходящих навстречу молодых людей. Донеслась русская речь. Русских на улицах Нью-Йорка стало заметно больше. Сейчас многие из Союза, особенно программисты, находят здесь работу, а, возможно, это просто туристы. Их стало полным-полно. Раньше такое представить было невозможно. А теперь – просто на каждом шагу. Вот, например, в Центральном Парке пацаны на этих велотакси – русские. С Украины. Они просто приехали сюда на заработки. Это для нас Америка была недоступной и наполовину мифической страной, а для них – просто место, куда можно махнуть на шабашку. Ну а новые русские – это вообще! Мы тут вкалываем за каждый доллар, мы платим налоги, а они – раз-два, вовремя оказался в нужном месте – и ты миллионер. Они тупо разворовали огромную страну, так и не узнав цену деньгам. И здесь они проматывают огромные деньги в ресторанах, а их толстые и малограмотные жёны килограммами скупают ювелирку. Они устраивают своих наглых детей в лучшие университеты Америки и тут же покупают им дорогие квартиры прямо на Манхэттэне. Я не знаю, что из всего этого выйдет, но мне это не нравится. А раз не нравится, то я и думать об этом больше не хочу: это их проблемы. Пусть сами и разбираются с тем, что натворили.  И я, и мои родители, сделали для той страны и для того народа всё, что смогли. Мы развивали их культуру, их науку, их промышленность, мы строили их страну, позабыв о своем языке, о своей религии и истории, о традиции. И что мы получили взамен? – Жидовская морда, убирайся в свою Америку. Хорошо... Я уже тут... А они что тут делают?

...Русские странный народ. Невероятная смесь добра и зла, ума и глупости. Причем не так, как это бывает у других народов: вот дурак, а вот умный, вот злой, а вот – добрый. У русских все это сосуществует в одном человеке и в каждом из них. И просыпается в нём то одно, то другое. Они часто бывают талантливы, но талантливые русские также часто бывают алкоголиками. Может быть, это потому, что вся жизнь в той стране так устроена, что талант ощущает всю её заданность, ограниченность, её несовершенство и враждебность по отношению к нему. Русские всегда ощущают себя покинутыми, одинокими – в собственной стране.  В чем причина? Может, в религии?.. Но в коммунистические времена им эта религия не мешала, царил атеизм. Но они и атеизм наполнили такой идеологической зашоренностью, такими ограничениями во всем, что талант всё равно пил горькую. Трезвая жизнь не манила, потому что не раскрывала в нем свободы, не раскрывала перед ним перспектив роста, развития, успеха, признания... То они ощущают подспудно богооставленность, то идеологический диктат, то отрицают счастье в земной жизни и подсознательно тянутся к смерти, к загробной жизни, которой нет – и евреям-то это понятно. У русских сильна тяга к коллективизму, они бывают очень общительны, причём именно в форме пьянства. Но при этом они каждый за себя в обычной жизни. Их раздражает еврейская взаимовыручка, помощь. Они просто бесятся, когда видят, что один еврей устраивает на работу другого еврея. Но это же совершенно нормально – чувствовать себя частью своего народа, то есть ощущать со стороны своего народа защиту, понимание, поддержку. У русских этого нет совершенно. Они тянутся друг к другу только для совместной попойки, а не для совместной работы. Почему они так устроены – непонятно. Нет, справедливости ради, надо не забывать, что их коллективизм становится огромной силой, если они, например, воюют, защищая свою страну, или вкалывают на великих стройках коммунизма, проявляя невиданный бескорыстный энтузиазм. Но в обычной жизни, не в экстремальных обстоятельствах, а – «просто так», каждый день – они не объединяются, они очень эгоистичны. Им обязательно нужно несчастье, горе, чтобы они внезапно и искренне стали помогать друг другу. Взять их православие... Это какой-то неудачный мутант иудаизма. Вроде бы в основе лежат общие книги – Ветхий Завет. Они молятся тому же самому богу, что и евреи, они придерживаются Заповедей Моисеевых и почти всего остального точно так же, как евреи. Но при этом к своей жизни относятся совсем иначе. Эта идейка насчет «царствия небесного», кажется, их и сгубила. Если считать, что «эта» жизнь есть некий черновик, предназначенный лишь для того, чтобы после смерти начать существовать «жизнью истинной», то, сколько ни говори им, чтобы они тут поменьше пили, заботились о здоровье, о материальном благополучии для себя и своих детей – всё будет иметь небольшой успех и лишь у части населения. Остальные будут жить абы как, «на живую нитку», надеясь в нужный момент получить прощение и отпущение грехов. Об этом весь их фольклор только и говорит: «жил Кудеяр-атаман», который «пролил много крови», но в нужный момент у него «совесть господь пробудил» и всё сошло ему с рук... Вот об этом они и мечтают, на это надеются. А до этого они агрессивны. И, конечно, они антисемиты.  Может, не все, но большинство. Нет, прямого антисемитизма Сол на себе не испытал. То есть так, чтобы прямо в лицо оскорбляли – этого не было. Всё-таки, он жил в среде архитекторов, инженеров... Московская интеллигенция вообще наполовину состоит из евреев или полуевреев. Но Сол, всё-таки, всегда чувствовал это отношение, даже среди друзей, с которыми учился, работал, выпивал, ездил в отпуск... Он знал, что при нем они не рассказывают анекдоты с антисемитским содержанием, что за глаза они  обсуждают, например,  «еврейское засилье на телевидении», или где-то ещё, а при нём – промолчат. Эта незримая граница между «мы» и «они» существовала и чувствовалась всегда. Были времена, когда она очень огорчала, мешала жить, но сейчас, уже многое пережив и повидав, Сол стал не столь категоричен, нежели в молодости. Он сейчас не стал бы говорить, что эта граница приносит только вред. Никто не знает истинного смысла всего происходящего. Может, и эта ментальная граница несет в себе что-то очень важное и разрушать её вовсе не следует. А вот научиться комфортно с ней жить – это задачка поважнее. Но уже не Солу её решать – «спасибо партии за это».

Соломон вышел на оперативный простор – дальше тротуар 72-й улицы был чист и свободен от строительных лесов вплоть до границы парка. Запахи, исходящие от кафе и ресторанов, стали уже сильно волновать. На предыдущем квартале,  когда Сол проходил мимо Nargila Gril – кошерного ресторана с отличной еврейской кухней, он чуть не дрогнул и едва не изменил своему правилу легкой утренней голодовки. Здесь не только вкусно готовили кошерную пищу, но и давали такие большие порции, что можно было одну смело брать на двоих. А ведь какие в Советском Союзе ходили глупые пропагандистские легенды, что, якобы, еда в Америке красиво выглядит, но безвкусная! Чушь полная! Какая хочешь тут еда есть, и была во все времена. Есть, наверное, и невкусная – а где её нет? Так не бери её – вот рядом вкусная!  Говорят, сейчас в Москве есть кошерные рестораны. Ну, не знаю... Нехорошо хаять за глаза, когда не видел и не пробовал сам, но ни за что поверить не могу, что там может быть такого же качества мясо, как здесь. Ну, не поверю, и всё!

...Иди, Солик, иди... Вот уже и Коламбус Авеню позади, немного осталось. А в парке присядешь, отдохнешь. Это очень дорогой квартальчик... Тут знаменитости в каждой подворотне. Один Дакота-Хаус чего стоит: Джуди Гарланд, Джон Леннон и Йоко Оно, Пол Саймон, Рудольф Нуриев, Леонард Бернстайн – это только так, навскидку имена некоторых знаменитостей, что здесь жили. А Джона Леннона тут и убили.

Ну, вот и отель «Оливер Кромвель», ещё несколько шагов и, перейдя через дорогу, можно будет войти в парк.  Никто не задумывается – причем тут этот Кромвель? Отель «Иосиф Сталин» в центре Нью-Йорка не хотите? Я – тоже, но ведь лорд-протектор Оливер Кромвель и народу покрошил немало, и вообще дел успел натворить – мама не горюй! А вот остался же «в памяти народной» без особого осуждения. Я даже больше скажу: он заслужил благодарность, по крайней мере, от евреев: именно он разрешил в XVII веке евреям вернуться в Англию. И с этого, возможно,  началось еврейское возрождение.

Сол пересёк последний рубеж – Парк Авеню – и оказался в лучшем месте на Земле – Централ-Парке города Нью-Йорка. Нигде не найдёте столько прекрасных развилок, порождающих целые фейерверки воспоминаний, как в этом парке. Чистота, тишина, покой, красота и через каждые 50-100 метров – новая развилка, новые дорожки . Был такой рассказ у Борхеса – «Сад расходящихся тропок». Сол забыл, о чём там шла речь, но сам образ сада с расходящимися тропками остался и был в числе его любимых. Кстати оказался и всплывший сегодня образ «домино»: это ведь вовсе не про игру в костяшки там поют, а про маскарадный наряд – весь в черно-белых ромбиках, то есть как раз такая вот сетка из тропинок, пересечений, развилок и черных и белых – нет, не полос, а полян, ромбиков. И жизнь, это вовсе не полосы, как любят говорить, а, скорее ромбики, или какой-то иной паркет из черных и белых пятен. В ромбическом поле существует множество путей и возможностей, всегда есть выбор и дорога к белой поляне.
 
Сол двинулся по левой дорожке, ведущей к Озеру, второму по величине водоёму парка, оставляя справа от себя за кустами ещё одно знаменитое место: Strawberry Filds – Земляничные, или Клубничные поля. Это Йоко Оно сделала такой мемориал в память о Джоне Ленноне. Там выложен мозаичный круг с надписью в центре –    Imagine, а вокруг разложены живые цветы. Тут всегда полно туристов-битломанов со всего мира, а на скамейках вокруг целыми днями валяются разноцветные бомжи и пьяницы.