Прозопоэзия
Рейтинг: 5 / 5
2000-2002
Юбилейные вехи часто подталкивают не только к подведению итогов, но и к символической фиксации «достижений»: например, взять да изготовить памятный подарок самому себе. Для меня 2000-й год – завораживающе элегантный и значительный как круглое число, – был годом пятидесятилетия. И я, наконец, решился, издать книгу. Так появилась «Говорящая муха». В неё я включил давно написанные рассказы и юморески, а также специально написанную повесть «Лаболатория», в которой попытался «в остросюжетной форме» изложить свой взгляд на подоплеку событий, подобных Приднестровскому конфликту и развалу СССР.
В книге не было стихов, но «в столе» они потихоньку накапливались… Я продолжал оставаться одиночкой и самоучкой, в отсутствие какой-либо профессиональной литературной среды, обсуждения написанного, и всего остального, через что проходят начинающие авторы и в чём я вижу так и не доставшуюся мне пользу. Мне вообще пришлось продолжать жить «двойной жизнью»: работать «бизнес-менеджером» и пописывать стишки и прозу исключительно «для себя»… Видимо, моим главным «поэтическим конфидентом» в то время был брат Александр. Позднее я стал показывать стишки и брату Павлу. Братья мои опусы одобряли и, в конце концов, я рискнул показать кое-что самому старшему брату – Владлену, который всю жизнь был профессиональным поэтом. Его одобрение было для меня очень важно и его слова в письме: «дар слова у тебя есть» мне очень помогли.
2001-й год, а, следовательно, и XXI век начался для меня неудачно. Я тогда работал советником Министра промышленности, науки и технологий, что само по себе неудачей не назовешь. Однако, работа была для меня неподходящей: я не чувствую себя комфортно в карьерной среде, в обстановке госучреждения, где все заняты добыванием «административного ресурса» с последующими попытками его конвертации в ресурсы денежные. Опытные «старатели» пытались меня, как человека близкого Министру, вовлечь в свой промысел, но закончилось всё это инфарктом. В одночасье я превратился в слабого, боязливого, медленно и осторожно ходящего человека.
Постинфарктный период я проводил в санатории под Звенигородом. Инфаркт помог мне осмыслить многое и гораздо серьезнее отнестись к литературным упражнениям. Я не только гулял по лесу, посещал Саввино-Сторожевский монастырь и другие храмы Звенигорода, но и много писал. Впервые, как мне кажется, появились мысли, и самое главное – чувство – о смерти, которой я чудом избежал. Еще дороже и еще ближе стали мне мои жена и дети, которых я так напугал...
К концу этого года произошло и другое, уже положительное, знаковое событие: меня приняли в Союз писателей России. С легкой руки члена Союза писателей Александра Владимировича Фоменко книгу «Говорящая муха» и мои неопубликованные стихи посмотрела Лариса Георгиевна Баранова-Гонченко – литературный критик, писатель и поэт, статс-секретарь Союза писателей России. Результатом стала рекомендация и решение о приеме меня в члены Союза. С тех пор я чту этих людей, ставших моими друзьями, как литературных крестных родителей и искренне этим горжусь.
А вот 2002 год оказался самым плодотворным и продуктивным. Помимо шестнадцати стихотворений, включенных в этот раздел, я в том году выпустил в свет книгу «Корректор жизни», в которую вошли рассказы, повесть, воспоминания и стихотворения. Некоторое время я нигде не работал, пребывая официальным инвалидом, что, разумеется, не могло обеспечить материально, зато давало род моральной свободы. Видимо, мне удалось воспользоваться этим состоянием и написать в течение года довольно много всякой всячины.
* * *
Слово к слову, незаметно,
Набегают, наплывают,
Друг на друга наползают,
Громоздятся груды слов.
В них любовь, тоска, томленье,
В них испуг, порыв, горенье,
В них сокрыты те мгновенья,
Что мы «временем» зовем.
Слёзы, слёзы, душат слёзы,
Слёзы переходят в радость,
Радость переходит в счастье,
Счастье ускользает прочь…
Незаметно, шаг за шагом,
Превращая «будет» в «было»,
Дни уходят, жизнь проходит,
И, конечно же, пройдет!
Это всё зовется «вечность»,
Это всё приходит к смерти,
Кроме груды слов – и звуков,
Что их могут оживить.
Пела, пела песню птица,
Птица, что звалась вороной,
Песня – «карканьем» звалась.
Ну и что ж – такая птица!
И у ней такая песня,
В ней немало чувств и смысла –
Что бы ты ни говорил!
2000
АНГЕЛ
Дождь идет, и ветер воет,
Капли бьются о стекло…
– Разбуди меня!
«Не стоит, ты мертвец уже давно…»
– Нет, Неправда! Я же вижу!
«Это грёзы, это навь,
Подойди ко мне поближе,
Боль, что мучает, оставь…»
– Я живой! Я сплю, но слышу!
«Нет, все звуки – это Я …»
– Кто ты? Я тебя не вижу!
«Я твой Ангел, Смерть твоя…»
2000
* * *
Последняя весна
По-летнему согрела.
Ей до меня нет дела,
Я тихо ухожу…
Последняя весна
Всех лет и зим прекрасней,
Останусь навсегда с ней,
Дней бег остановлю…
Заиндевеют мысли,
Забудутся все планы,
Затянутся все раны,
Проявится душа…
Невидима, воздушна,
Она уйдет из тела,
Ей до него нет дела,
Оно ей ни к чему …
Но плоть от этой плоти,
Шептала что-то Богу,
И вновь на путь-дорогу
Душа вернулась вспять...
2001
* * *
Любовь никогда не проходит,
И время не старит любовь,
Она лишь на время уходит,
Чтоб сердце измучилось вновь,
Чтоб вновь голова замутилась,
И горло внезапно свело,
И что-то за душу схватилось,
И отпустить не могло.
Любовь никогда не проходит –
Меняются лики её,
Но чувство из нас не уходит,
Покуда мы живы – и всё!
2001
* * *
Пиши, писатель, буквы,
Из букв составь слова,
Слова управь рядами,
Чтоб стала мысль права.
Чтоб кто-то незнакомый,
Увидев слов ряды,
С улыбкою подвигся
На добрые труды.
Чтоб лаской разродился,
И сердцем подобрел,
И Богу помолился
Он прежде всяких дел.
2001
* * *
П. Белкину и А. Фоменко2
На берегу реки Арно
я не сидел. Не пил вино
в тавернах с запахом муската…
А, может, это и не надо?
В Париже я не побывал,
с моста на Сену не плевал,
гарсон в кафе не подавал
горячий кофе с горьким шоколадом…
А, может, это и не надо?
Мадрид пока меня не знал,
я по-испански не сказал
ни слова правды, или лжи.
И не моя в пыли лежит
окровавл?нная монтера:
не по плечу мне жизнь тореро
и виртуозность эскапады…
А, может, это и не надо?
Нью-Йорк меня не засосал,
Бомбей мне темя не расплавил,
в Пекине след я не оставил,
и Рим мне душу не спасал –
я в Костроме её оставил!
Душа к земле сырой приникла,
объемлет дол и вод простор,
она в прохладе быть привыкла,
ей мил и комариный хор,
и ход червя, и рыб стремленье,
и трепетный оленя гон…
И знает лишь одно горенье –
в лампадке, у святых икон.
11 августа 2001г.
2 В книгу «Корректор жизни» (2002) это стихотворение вошло с посвящением только А. Фоменко, хотя оно писалось ко дню рождения брата Павла, (11 августа 1945 г.), живущего, к тому же, именно в Костроме. Как произошла эта путаница? Помнится, что как-то позвонил мне А.Фоменко со словами «…А мы сидим тут во Флоренции, в кафе прямо на набережной Арно…» Я в те времена еще не побывал ни во Флоренции, ни во Франции, ни в Америке и т.д. Родилось стихотворение как реплика, как ответ на этот телефонный звонок, но обращено оно было не только к А.Фоменко, но и к брату Павлу. Так что по-честному, тут должно быть два посвящения.
